Лана Черная - Так не бывает

Алекс посмотрел на оранжево-голубоватое пламя газовой конфорки. Он молчал, тянул время, потому что совершенно не знал, с чего начать свою исповедь. Всё пытался выискать в памяти что-нибудь хорошее для зачина, но не мог.

Ирма осторожно тронула его за локоть и тут же отдёрнула руку, словно обожглась. Алекс стиснул зубы и сжал пальцы в кулак так, что едва не раздавил кофейную чашку. Она боялась его. Теперь, когда узнавала в нём своего ещё недавно покойного мужа. Сердце сжалось в кулак, готовое вот-вот лопнуть от осознания, что Ирма ничего не забыла. Ни строчки из того проклятого компромата, разрушившего их жизни. И хуже того — она до сих пор в них верила.

«Зачем ты привёз меня сюда?» — спросила, нахмурившись.

— Ты хотела знать, кто я, — Алекс дрожащими пальцами насыпал в чашку кофе, налил кипятка, немного пролив на стол, рядом поставил чайник, боясь уронить. — В этом доме я прожил до десяти лет. На втором этаже была моя комната. Пойдём.

Он вышел, уверенный, что Ирма пойдёт следом. И не ошибся, уловив за спиной её тихие шаги.

Высокий книжный шкаф занимал всё пространство длинного коридора и пустовал. Напротив лестница из пяти ступеней. Наверху три стеклянных двери. Алекс открыл центральную и замер на пороге. Квадратную спальню заливал лунный свет; скользил по занавескам и шёлку, изображавшему парус над кроватью; описывал силуэты самодельных яхт и кораблей, подвешенных на стенах с бушующим морем на обоях; наполнял комнату магическим духом детства. Ирма подошла неслышно. Через плечо протянула ему снимок в золочёной рамке. Свадебное фото. Алекс провёл большим пальцем по стеклу.

— Родители… Это была их спальня, — махнул вправо. — После ухода мамы, она почти всё время была закрыта. Изредка, когда я возвращался домой раньше или вставал ночью попить воды, заставал там отца. Он сидел на полу, запрокинув на кровать голову, и читал. Петрарку. Наизусть. Сейчас комната пуста. После того, как мне вернули дом, я многое сумел восстановить по памяти. А спальню родителей не смог. Не вспомнил. Так и оставил пустой.

Он боязливо вошёл в детскую, поставил фотографию на комод слева от двери, провёл по нему ладонью, стерев пыль. Повернулся к Ирме, вставшей в проходе.

«Почему ты не живёшь здесь?»

— Здесь всё напоминает о родителях, — сглотнув комок, отвечал Алекс. — Каждый скрип, запах, шорох. Но не о счастливых днях. А о тех, когда не стало отца…

Он сделал глубокий вдох и на выдохе заговорил снова.

— Это случилось на Рождество… Фура стояла поперёк трассы аккурат за «слепым» поворотом, — слова давались ему с трудом. — Тогда первые морозы как раз ударили… Мокрая после дождя дорога превратилась в каток… Наша машина влетела в скалы… Отец погиб на месте, а я два месяца провалялся в коме. А потом ещё три года учился ходить заново. Отчим оставил карьеру гонщика и устроился на более безопасную работу, матери я почти не видел. Та уходила рано, а возвращалась, когда я уже спал. Рядом всегда была только Леська…

Он осёкся, глянув на Ирму. Она присела на корточки, сжав виски и прикусив нижнюю губу. У Алекса заныло в груди. Но он не шелохнулся, не проронил больше ни слова. Не стал говорить, как семилетняя сестра дважды вытаскивала его из петли, когда от него отвернулись друзья. Вернее те, кого он считал таковыми. Как выносила из-под него «утки» и отмывала от блевотины после очередных приступов головной боли, пока отчим вкалывал на двух работах, а мать проводила очередное заседание суда. Как на своих хрупких плечах вытягивала его на улицу, а потом часами возила в инвалидной коляске по городу. Она же без конца водила к нему Игната со Сварогом. Они втроём и не дали Алексу свихнуться от чувства неполноценности, помогли встать на ноги. Он не хотел рассказывать об этом даже Ирме. Понимал, что тогда она станет его жалеть. А он нуждался не в жалости, а в её любви.

— Леська меня выходила, — коротко и без подробностей. Так будет правильней. — А через какое-то время у меня обнаружился талант, — он улыбнулся, вспомнив, как радостно верещала сестра, когда он на нюх определил ингредиенты духов её соперницы. Те оказались подделкой, а не французским парфюмом, как хвасталась та. А ещё он помнил недоумение в Иркиных глазах, когда безошибочно угадал все запахи, которыми она пользовалась, и накупил кучу шампуней, гелей, духов, изысканно оттеняющих цветочный аромат её тела.

«Талант?», — не поняла Ирма. Она поднялась и прислонилась лбом к дверному косяку.

— Ну да, — кивнул он, старательно избегая Ирминого взгляда. Он смотрел только на её тонкие пальчики, чтобы не пропустить ни единого вопроса, слова, упрёка. — Такое иногда случается. Ну, знаешь, кто-то начинает видеть прошлое или будущее, кто-то лечить людей, кто-то всё махом, а я получил необычное обоняние. Леська досконально изучила мой феномен вдоль и поперёк, — фыркнул он, — помогала учиться контролировать мой обострённый нюх, — он шутливо повёл носом, чем вызвал улыбку на лице Ирмы. Мимолетную, но всё же. И ужас исчез из черт её личика. И её дыхание, ещё минуту назад прерывистое, выровнялось, словно с её плеч сняли тяжёлую ношу. Неужели так переживает? — Поначалу это было невыносимо. Меня тошнило от всего, не спасали даже ватные тампоны. Оказывается, вата тоже имеет свой запах. Я помню, как долгое время ходил с прищепкой на носу. Ну…такой, как у спортсменок-плавчих, — пояснил он, заметив недоумение на лице Ирмы. Она понимающе улыбнулась. — А Леська неустанно ставила надо мной эксперименты.

«Эксперименты?» — переспросила Ирма, машинально изобразив последнее произнесённое Алексом слово. Будто на большее не хватило сил. И никаких эмоций. Как каменная.

— О да, — весело протянул Алекс, отвлекаясь от тягостных мыслей. — Она вытягивала меня на улицу вместе с соседской таксой Дикси и устраивала «собачьи» бега. Кто из нас быстрее унюхает Игнатову крысу, на каком расстоянии.

«И кто побеждал?» — с лёгкой улыбкой поинтересовалась Ирма.

— Дикси, конечно, — Алекс облегчённо выдохнул. — Она начинала чуять крысу с семидесяти шагов. Моим же пределом было расстояние в двадцать два. Да и владельцем запаха оказывалось совершенно не то животное, что требовалось. Леська обижалась тогда сильно. Считала, что я намеренно проигрываю. Но потом выдумывала очередную забаву. А однажды она затащила меня в оранжерею бабочек.

«Бабочек? Зачем?» — Она в непонимании заморгала длинными и слегка загнутыми к верхним векам ресницами. От природы коричневатыми и удивительной формы.

— Ну, считается, что они обладают самым острым нюхом, — отвечал Алекс, с трудом отведя взгляд от завораживающих тёмных глаз. — Вот она и решила проверить, кто из нас лучше. На этот раз Леська торжествовала. Они провели там какие-то расчёты, и выяснилось, что мой нос ничем не уступает усикам бабочек.