Гарри Зурабян - Джума

Спустившись на первый этаж, Артемьев с минуту с мрачным выражением на лице наблюдал, как суетящиеся вокруг пострадавших "приживалы", полностью оттеснив врачей и безусловно мешая их работе, громко протестуют, орут, кричат и вообще создают совершенно непередаваемую атмосферу всеобщего хаоса. Неожиданно его взгляд выхватил лежащего на кушетке Родионова и Артемьев с удивлением, граничащим с изумлением, отметил, что этот "пуп Земли", маде ин Белоярск, прямо-таки наслаждается царящей здесь кутерьмой. Георгий Степанович набрал в легкие побольше воздуха и, перекрывая шум и гвалт, рявкнул на весь приемный покой:

- Пр-р-рекр-р-ратить баз-з-за-ар-р!!! Провожающим освободить вагон!

Наступила гробовая тишина. Все, кто был в помещении, со страхом уставились на Артемьева. Послышался обращенный в пустоту чей-то несмелый и дрогнувший голос:

- Это кто такой?

- Нейрохирург Георгий Степанович Артемьев, - спокойно, с достоинством, отрекомендовался он и, не давая никому опомниться, строго повторил: - Я просил посторонних покинуть помещение. Чем дольше и больше вас всех здесь останется, тем плачевнее будет состояние больных.

Его слова, видимо, дошли до сознания присутствующих и они незаметно, бочком, стали один за другим пробираться к выходу и проскальзывать в дверь. В помещении, кроме пострадавших, двух сотрудников милиции и медперсонала, задержался лишь вертлявый молодой человек со спесивым и самонадеянным выражением лица. Он подошел к Артемьеву и, дернув подбородком, с апломбом произнес:

- Саломатин, референт Бориса Николаевича! Я звонил вам.

Артемьев медленно, с головы до ног, оглядел его и, скрывая усмешку, вытянулся по стойке "смирно":

- Артемьев, нейрохирург! Я явился. - И, не стерпев, ехидным голосом добавил: - Почту за честь, милостивый государь, ассистировать вашему превосходительству на операции.

Послышался приглушенный смех со стороны, где стояли сотрудники милиции и медперсонал. Саломатин, вспыхнув, но не найдя достойного ответа, почел за благо удалиться. Проходя мимо Родионова, он подобострастно согнулся и громко прошептал, чтобы было слышно:

- Борис Николаевич, если что, я рядом. Под рукой...

- Как "утка", - донеслось все из того же угла.

Центральная больница или, как называли ее жители, "Централ", повидала на своем веку, да не на одном, много чего и кого. Здесь, где грань между жизнью и смертью, практически, отсутствовала и переход из одного состояния в другое напоминал господствующую над полем боя высоту, в течение суток не раз переходящую "из рук" этого света "в руки" того и обратно, с годами выработалась, пустила корни и обзавелась могучей кроной своя собственная шкала человеческих ценностей.

"Централ" являлся своеобразной реликвией, ассоциируясь с неким символом русского самопожертвования, в которых соединились в прочный, неподверженный разрушению стихий и времени, конгломерат мужество и вера, самоотречение и талант. В этой больнице работал персонал, еще помнивший и чтивший традиции русских земских врачей. И первый вопрос, который задавали здесь при поступлении, был: "Где болит?" А первый ответ на чужую боль: "Сделаем все возможное."

В "Централе" не имели значения ни звучная фамилия, ни связи, ни общественное положение. Все измерялось только уровнем боли и страданий. У тех, у кого они были на грани человеческих сил, и получали помощь в первую очередь. По таким и не по каким иным законам более жил белоярский "Централ" в конце второго тысячелетия от Рождества Христова. И руководствуясь именно этими законами, Артемьев сделал первый шаг не к Родионову, а к истекающему кровью Полуянову. Бегло осмотрев его, он резко выпрямился и распорядился:

- Срочно в рентген-кабинет, потом - в пятую операционную. Я сейчас поднимусь. Здесь проникающее ранение головного мозга. - Он повернулся к Родионову и видя, что тот в сознании, спросил: - У вас тоже огнестрельное?

Борис Николаевич с мучительной гримасой слегка приподнял руку. Артемьев осмотрел его и, стараясь не встречаться взглядом, но вежливо и с сочувствием проговорил:

- Вам предстоит небольшая операция. Не волнуйтесь, думаю, кость руки не задета, но ревизия раны необходима. - Он заставил себя ободряюще улыбнуться: - Все будет хорошо.

Георгий Степанович уже собрался покинуть помещение, когда к нему с опаской приблизился один из сотрудников милиции в чине майора.

- Простите, Георгий Степанович, когда можно будет опросить больных и составить протоколы?

- Не раньше завтрашнего утра. Это в отношении Родионова. Что касается Полуянова... - Он покачал головой и приглушенно, почти на ухо добавил: Ничего не могу обещать. Но мы сделаем все возможное, - и, попрощавшись, быстро вышел.

Несмотря на приложенные усилия врачей и длившуюся более шести часов, операцию, Полуянов умер. Родионов же, напичканный снотворным и обезболивающими, как рожденственский поросенок гречневой кашей, сладко посапывал в четырехместной палате. Что ему снилось, ведает лишь Господь Бог. А по "Централу" уже катились, обгоняя друг друга и обрастая подробностями, жуткие слухи о покушении на "самого Родионова".

Георгий Степанович, сидя у себя в кабинете, описывал ход операции и готовил оформление истории болезни умершего Полуянова, когда к нему постучали и в приоткрытую дверь заглянул Гурьянов.

- Дохтур, мозги тута вправляют? - переступил он порог, улыбаясь.

- Тута, старый греховодник, - улыбнулся в ответ нейрохирург и, кивая на кресло, заметил: - Посиди минут пять, я уже эпикриз заканчиваю.

Ерофей, на правах старого друга, наполнил чайник и включил его. Заглянул в заварочный, понюхал, неодобрительно скривился и покачал головой, пробурчав себе под нос:

- Нешто энто напиток?

- Не успел заявиться, уже раскомандовался, - беззлобно огрызнулся Артемьев, не отрываясь от бумаг.

- Пиши-пиши, не отвлекайся, а то ошибок наделаешь, - не остался в долгу Ерофей.

- Все! - шумно выдохнул Георгий Степанович, откладывая ручку и поднимаясь из-за стола. - Посиди, я сейчас историю передам на вскрытие.

Спустя несколько минут, он вернулся и устало опустился в кресло.

- Там шансов с самого начала ноль было, - проговорил с сожалением. Ты уже в курсе? - бросил он пытливый взгляд на Гурьянова. - Говорят, будто какая-то женщина в Родионова метила, а Полуянов его заслонил собой.

- Женщина... - хмыкнул Ерофей и посмотрел в упор на Артемьева: - Ты нешто и, правда, не ведаешь?

- Ерофей, я почти семь часов в операционной простоял, а перед этим всю ночь дежурил. Мне как-то не до подробностей было.

- Капитолина Сотникова их уделала, - кратко бросил Ерофей.

Георгий Степанович несколько минут безмолвно смотрел на Ерофея, пытаясь дойти собственным сознанием до сути сообщенной ему новости.