Гарри Зурабян - Джума

- Ла-ри-са, - произнес он шепотом по слогам и тотчас послышался его приглушенный, но счастливый смех.

От неожиданности она дернулась и в этот момент он резко развернул ее лицом к себе. Девушка невольно отвела взгляд, боясь вновь увидеть вблизи его глаза, так поразившие ее некогда.

- Почему же все-таки ты боишься меня?

- В тебе есть какая-то сумасшедшинка, - ответила она пересохшими губами, упорно избегая смотреть ему в лицо .

Он прижал ее голову к своей груди и тихо засмеялся:

- Однажды мне сказали, что я никогда не буду нормальным. Я не помню, где это было, когда и кто мне это говорил, но знаю, что точно было.

- Ты очень похож на одного человека, - проговорила она глухо и печально.

Он нежно отстранил ее и посмотрел в упор:

- Тебе показалось, что я - это он?

Она кивнула и, не выдержав, заплакала, уткнувшись лицом ему в грудь. Он бессмысленными, пустыми глазами смотрел на искуссно вывязанный, причудливый абажур, укрывавший настольную лампу, при этом машинально, гладя девушку по спине.

- Лариса, - произнес он мягко и немного растерянно, - где у тебя чай?

- Что? - она непонимающе посмотрела на него.

- Ты хотела приготовить чай, - улыбнулся он. - Если хочешь, это сделаю я, только скажи, где и что мне брать.

- Да, конечно. Извини меня, - она махнула рукой, неловко смахивая слезы. - Пошли в кухню. Там и теплее, печка еще не остыла.

- Ты будешь только говорить, где и что брать, - напомнил, силой усаживая ее за уютный кухонный столик, накрытый яркой, цветастой клеенкой с большими ромашками по синему полю.

Когда все было готово и кухню затопил аромат душистого настоя, он налил ей в кружку чай, подвинул поближе и сел напротив, подперев голову руками и глядя на нее загадочными глазами, в которых сквозь выжженную дотла землю начали прорастать крохотные, пронзительно синие, цветы.

- Попробуй, Лариса, - его губы тронула слабая улыбка.

Она обхватила ладонями горячие бока широкой, "купеческой" чашки. Подержала с минуту, согревая руки. Затем подняла, боясь обжечься, и осторожно пригубила.

- Тебе нравится?! - спросил он жадно, с непосредственностью ребенка, впервые самостоятельно выполнившего ответственное поручение взрослых.

Ее глубоко тронула, но и смутила подобная реакция. Сидящий напротив человек не укладывался ни в какие рамки - ни здравого, ни больного разума. Лариса не могла найти ответ и на простой вопрос: действительно, зачем она оставила у себя Лейтенанта? Отпросилась с работы, ради него поломала график не только своих дежурств, но и других сотрудников. Вымыла его, накормила, обработала старые, но вскрывшиеся раны. Раны... Она сама не заметила, как шумно и судорожно вздохнула, пытаясь подавить непроизвольный приступ тошноты.

Работая в отделении нейрохирургии, ей не раз приходилось иметь дело с самыми жуткими и страшными ранами. Она думала, что в этой жизни познала не только потолок чужой боли, но и заглянула за неведомое и запретное, куда человеку до поры путь вообще заказан. Ей приходилось видеть мозг за гранью невозможного - лишенный защиты, оголенный, пульсирующий, исходящий болью и страданием и даже - мозг агонирующий, отживший, спокойно-холодным, застывшим астероидом стремительно скользящий навстречу вечности. Но раны Лейтенанта потрясли ее своим варварским откровением. В его шрамах присутствовало нечто дикое и неподдающееся осмыслению со стороны простого, обычного человека. Она не могла, сколько не пыталась, представить себе степень ненависти людей, способных создавать оружие, оставляющее подобные рубцы.

- Почему ты не пьешь? - донесся до нее встревоженный голос Лейтенанта.

Лариса очнулась от своих мыслей. Посмотрела на него с опаской и в тоже время с интересом:

- Как ты оказался в Белоярске?

С ним произошла мгновенная трансформация: взгляд - жесткий, лицо

окаменевшая, бесстрастная маска, тело - напряжено и напружинено.

- Зачем ты спрашиваешь об этом? - он взглянул из-под лобья.

- Я хотела бы помочь тебе, - произнесла она, улыбаясь.

- Никогда... Слышишь, никогда не пытайся мне помочь! - его голос угрожающе захрипел, переходя в крик. -Ты поняла меня?!!

- Конечно, конечно... Я прошу тебя, не кричи. Тихо, тихо... - она испуганно закивала головой, поднимаясь из-за стола.

Увидев ее широко открытые, испуганные глаза, он мгновенно погасил в себе вспышку ярости, глянул виновато:

- Прости меня... Я опять тебя обидел?

- Нет, - она вновь присела, не зная, как вести себя с ним.

Пытаясь показать, насколько ей по душе приготовленный им чай стала пить, шумно прихлебывая из кружки, облизывая губы и всем своим видом выражая полное с ним согласие и демонстрируя покорность.

- Лариса... - тихо произнес он, наблюдая за ней. Она вскинула на него затравленный взгляд. - Иди ко мне, - он протянул ей через стол руку.

- Зачем? - пролепетала она онемевшими губами, подумав про себя: "Боже мой, какая дура! Несусветная дура! Почему я оставила этого ненормального мужика у себя дома? Ну похож он на того парня из больницы, но ведь не он же, не он это! Этот - форменный псих! У него в глазах - одна кровь. Он и меня наверняка придушит..."

Не дожидаясь пока Лариса встанет, Лейтенант поднялся сам. Обойдя стол, остановился перед ней, глядя сверху вниз. Ей почудились в его глазах слезы, но он быстро опустился рядом с ней на корточки, положил голову на колени и с непередаваемой интонацией в голосе произнес:

- Пожалуйста, подари мне всего одну ночь. Привал, передышку... Я завтра уйду. - И, помолчав, добавил: - Если бы ты знала, как я устал на этой войне...

... Он брал ее, как впервые берут в руки облитую перламутром, хранящую еще капли воды и шум океана, драгоценную раковину. Он растворялся в ней, как растворяются, впервые попав в высокое, ржаное поле, сотканное из налитых зернами, цвета ослепительной меди, колосьев, с мелькающими по нему синими всполохами васильков. Он по крохотному глотку выпивал ее всю, как впервые выпивают на пиру чашу с многолетней выдержки вином, лишь в последнюю минуту ощутив на самом ее дне горьковато-сладкий, терпкий, втайне ожидаемый, но все-равно внезапный и ошеломляющий, привкус меда и хмеля.

С тех пор, как в его жизнь вошла война, это была первая его ночь с женщиной. И первая ночь, когда он уснул умиротворенный и счастливый: память сбросила тяжелые доспехи воина и облачилась в легкие одежды неги и любви. Лейтенант спал, а женщина, лежащая рядом на его руке, закусив губы и глотая слезы, смотрела на его лицо. Потом осторожно откинула одеяло и провела рукой по груди, почувствовав под пальцами уже знакомые ей рубцы и шрамы. Во сне он накрыл ее руку своей ладонью, сухой и горячей, медленно подтянул к лицу и прижал к щеке. Она затаила дыхание. На губах его блуждала блаженная улыбка странника, наконец обретшего долгожданный и выстраданный покой.