Матильде Асенси - Последний Катон

Следуя по часовой стрелке, здесь были старый Борей во всей своей грубой мощи, как его и описал Фараг; затем шёл Геллеспонтий, символизируемый бурей; потом Апелиот — полная фруктами и зерном земля; благотворный Эвр, «добрый ветер» с востока, «легкотекущий» Эвр, изображённый в виде зрелого мужчины с зарождающейся лысиной; Эвронот; Нот, южный ветер, представленный в виде юноши, с крыльев которого стекала роса; Либанот; Липс — безбородый юнец с раздутыми щеками, несущий «афластон» [50] Изогнутая корма судна. ; юный Зефир, западный ветер, который вместе со своей возлюбленной нимфой Хлоридой рассыпал цветы на свой чёрный ботрос; Аргест, запечатлённый в виде звезды; Фраский, увенчанный облаками; и, наконец, ужасный Апарктий с бородатым лицом и хмурым лбом. Между двумя последними из них находился вход в пещеру, через который мы вошли.

Фигуры четырёх важнейших ветров: Борея, Эвра, Нота и Зефира, были более крупными и законченными; остальные были меньше и не так хорошо проработанными. По красоте эти изображения византийского типа можно было сравнить с напольными рельефами, запечатляющими гордыню в Великой клоаке. Их, несомненно, выполнил один и тот же художник, и очень жаль, что его имя не сохранилось в истории, так как его работы были на высоте лучших произведений скульптуры. Возможно даже, хотя нужно всё проанализировать, что он работал только на братство, что придало бы его творениям исключительную дополнительную ценность.

— А что с саркофагом? — вдруг спросил Глаузер-Рёйст, отрываясь от ветров.

— Правда, впечатляет? — проговорила я, подходя ближе. — Размеры колоссальные. Обратите внимание, капитан, что надгробная доска на уровне вашей головы.

— Но кто в нём похоронен?

— Не уверена. Мне нужно осмотреть горельеф верхней крышки.

Фараг тоже подошёл к порфировой громадине, с любопытством оглядывая её. Я направилась к изголовью, чтобы посмотреть последний из боковых рельефов прежде, чем дерзнуть сформулировать сумасшедшую гипотезу, крутившуюся у меня в голове. Но все мои сомнения развеялись при виде классического профиля, тонко прорезанного на лавратоне пурпурного камня: в окружении лаврового венка здесь виднелось то же лицо с выпуклыми глазами и бычьей шеей, которое изображено на солидусе, кусочке золота, известном среди историков как «средневековый доллар», могущественной монете, созданной в IV веке императором Константином Великим.

— Это невозможно! — закричал Фараг так, что я подпрыгнула. — Оттавия, ты не поверишь, тут такое написано!

Я безуспешно поискала Фарага глазами, пытаясь определить, откуда идёт его голос, но это не удалось мне до тех пор, пока его второй возглас, раздавшийся прямо надо мной, не заставил меня поднять голову. Там, наверху, на четвереньках на надгробии, широко открыв глаза, с остолбеневшим видом стоял профессор Босвелл собственной персоной.

— Оттавия, клянусь, ты не поверишь! — не унимался он. — Клянусь, ты не поверишь, Оттавия, но это правда!

— Профессор, хватит нести чепуху! — загремел справа от меня голос капитана. — Будьте добры объясниться!

Но Фараг не обратил на него никакого внимания и продолжал смотреть на меня с безумным видом.

— Басилея, клянусь, это невероятно! Знаешь, что тут написано? Знаешь что?

Услышав, что он снова называет меня Басилеей, сердце моё заколотилось.

— Если ты не скажешь, — осторожно начала я, сглатывая слюну, — вряд ли я смогу догадаться, хотя некоторые подозрения у меня есть.

— Нет, нет, ты даже не догадываешься! Это невозможно! Даже за миллион лет тебе не отгадать имени того, кто лежит здесь внутри!

— На что спорим? — шутливо спросила я.

— На что хочешь! — с уверенностью воскликнул он. — Но не очень поднимай ставки, потому что ты всё равно проиграешь!

— Император Константин Великий, — заявила я, — сын императрицы Елены, нашедшей Святой Крест.

На его лице изобразилось ещё большее недоумение. На несколько мгновений он онемел, а потом пробормотал:

— Как ты догадалась?

— По вырезанным на порфире сценам. На одной из них изображено лицо императора.

— Хорошо хоть мы ни на что не поспорили!

По словам Фарага, на надгробии, кроме христограммы императора, была простая надпись, гласившая «Константинов энести», то есть «здесь Константин». Это было величайшим историческим открытием, важнейшей за последние века находкой. На каком-то этапе, между 1000-м и 1400 годом, гробница Константина навсегда затерялась в пыли сандалий крестоносцев, персов и арабов. Но мы сейчас находились у саркофага первого христианского императора, основателя Константинополя, и это ещё раз доказывало, что ставрофилахи всегда были готовы спасти всё, что имело отношение к Честному Кресту. Как только мы разрешим проклятую аллегорию Чистилища и я покончу со своей многолетней работой в тайном архиве, как я это планирую, я закроюсь от всех в ирландской общине в Конноте и подготовлю ряд статей о Животворящем Кресте, ставрофилахах, Данте Алигьери, святой Елене и Константине Великом и сообщу всему миру о местонахождении важнейших останков императора. У меня не было ни малейшего сомнения по поводу того, что я получу все известные академические награды, и это очень поможет мне залечить моё тщеславие, уязвлённое уходом из могущественного Ватикана.

— Не думаю, что император Константин здесь, — ни с того ни с сего заявил Кремень. Мы с Фарагом удивлённо уставились на него. — Вы что, не понимаете, что это невозможно? Такая значительная особа не могла окончить свои дни в качестве части испытаний, связанных с инициацией в секте грабителей.

— Да ну, Каспар, не нужно скептицизма! — ответил Фараг, слезая с плиты. — Такое случается. В Египте, к примеру, каждый день обнаруживают самые невероятные археологические наход… Эй! Что это? — вдруг воскликнул он. Надгробная крышка саркофага начала медленно сдвигаться и упёрлась ему в шею, чуть не столкнув на пол.

— Прыгай, Фараг! — крикнула ему я. — Падай вниз!

— Профессор, что вы сделали? — загремел бас Кремня.

— Ничего, Каспар, уверяю вас, — заявил Босвелл, делая смелый пируэт, чтобы спрыгнуть на мраморные плиты. — Только упёрся ногой в золотое кольцо, чтобы лучше спуститься.

— Ну, ясно, именно так открывается саркофаг, — прошептала я, когда порфировое надгробие с резким щелчком откинулось до упора.

Опершись на голову одного из львов и ухватившись за край гробницы, Глаузер-Рёйст подтянулся кверху, чтобы заглянуть внутрь.

— Что вы видите, капитан? — сгорая от любопытства, спросила я. Готова поклясться, что жужжание лопастей началось именно в этот момент, но полной уверенности у меня нет.

— Мертвеца.

Фараг смиренно поднял глаза к небу и последовал за Кремнем вверх, воспользовавшись для подъёма соседним львом.