Матильде Асенси - Последний Катон

Несколько минут я молчала, глядя в окошко и обдумывая слова капитана.

— Почему мы думаем, что живём свои жизни, — наконец произнесла я, — когда это наши жизни проживают нас?

— Так оно и есть, — ответил он, поправляя грязный край штанины. — Но у нас всегда есть возможность измениться. Вы уже делаете это, и я тоже сделаю, уверяю вас. Это сделать никогда не поздно. Расскажу вам один секрет, доктор, и надеюсь, вы сумеете его сохранить: это будет моим последним заданием на службе у Ватикана.

Я взглянула на него и улыбнулась. Мы только что заключили дружеский пакт.

По улицам Александрии мы проехали в машине Патриарха Петра VII, чёрном лимузине итальянского производства, и Фараг абсолютно молча сидел на переднем сиденье и беспрестанно смотрел по сторонам. Мне было немного грустно, потому что казалось, что пребывание здесь, в Александрии, как-то отдаляет его от меня, так что я начала недолюбливать этот город.

Наш автомобиль проезжал по большим, запруженным машинами, современным проспектам, тянувшимся рядом с бесконечными пляжами с золотистым песком. В сущности, открывавшаяся передо мной Александрия имела мало общего со сложившимся у меня в голове образом. Где же дворцы и храмы? Где Марк Антоний и Клеопатра? Где старенький поэт Кавафис, проходящий по Александрии на закате, опираясь на палку? Если бы не арабские одеяния людей на тротуарах, я могла бы находиться в Нью-Йорке.

Когда мы отъехали от пляжа и углубились в сердце города, хаос автомобильной массы стал просто невероятным. На узкой улочке с односторонним движением наша машина застряла между следовавшими за нами автомобилями и непонятным рядом, двигавшимся нам навстречу. Фараг обменялся с водителем несколькими фразами на арабском, и тот открыл дверцу, вышел из машины и принялся кричать. Я думаю, идея заключалась в том, чтобы ехавшие нам навстречу дали задний ход, чтобы освободить дорогу, но вместо этого началась яростная перебранка между водителями. Естественно, в радиусе нескольких километров не было ни одного регулировщика или полицейского.

Спустя какое-то время Фараг тоже вышел из машины, поговорил с нашим водителем и вернулся. Но вместо того, чтобы сесть на место, он пошёл к багажнику, открыл его и вытащил свой и мой чемодан.

— Пошли, Оттавия, — сказал он, заглядывая в окошко. — Мой отец живёт в двух улицах отсюда.

— Погодите! — Лицо капитана насупилось. — Профессор, сядьте в машину! Нас ждут!

— Это вас ждут, Каспар, — сказал Фараг, открывая мою дверцу. — Все эти встречи с патриархами — глупости! Когда закончите, позвоните мне на сотовый. Здесь, в Египте, он снова работает, и у викария Его Святейшества Стефана монсеньора Кольты есть мой номер и номер телефона моего отца. Идём, Басилея!

— Профессор Босвелл! — рассерженно закричал Кремень. — Вы не можете увести с собой доктора Салину!

— Не могу? Ладно, напомните мне об этом сегодня вечером. Мы ждём вас к ужину ровно в девять. Не опаздывайте.

И после этих слов мы вдвоём бросились вперёд, словно беглецы, удаляясь от машины и от капитана Глаузер-Рёйста, которому, похоже, пришлось многословно извиняться за наше отсутствие перед столь важными церковными властями. Больше всех о Фараге расспрашивал восьмидесятилетний Патриарх Стефан II Гаттас, который с детства знал его и, конечно, совершенно не поверил натянутым извинениям капитана.

Покинув машину, мы побежали с чемоданами по улочке, выведшей нас на проспект Тарика Эль-Гвейша. Фараг тащил оба чемодана, а я — обе наши сумки. Убегая со всех ног, я не могла удержаться от смеха. Я чувствовала себя счастливой, свободной, как пятнадцатилетняя девчонка, которая начинает нарушать все правила. Как бы там ни было и поскольку мне было уже не пятнадцать, я очень порадовалась тому, что надела удобные туфли, потому что иначе легко грохнулась бы на землю. Завернув за первый угол, мы снизили скорость и спокойно зашагали, восстанавливая дыхание. По словам Фарага, мы находились в районе Саба Факна, на одной из улиц которого стоял трёхэтажный дом его отца.

— Он живёт на нижнем этаже, а я на верхнем.

— Значит, мы идём к тебе домой? — всполошилась я.

— Конечно, Басилея! Я сказал про отца, чтобы не шокировать Глаузер-Рёйста.

— Но я тоже шокирована! — Я задыхалась, потому что мне всё ещё не хватало воздуха.

— Не бойся, Басилея. Мы сначала пойдём к моему отцу, а потом поднимемся ко мне, примем душ, замажем шрамы, переоденемся в чистую одежду и приготовим ужин.

— Ты специально это делаешь, правда, Фараг? — остановившись посреди улицы, упрекнула его я. — Хочешь меня напугать?

— Напугать?.. — удивился он. — Чего ты боишься? — Он склонился к моему лицу, и я испугалась, что он поцелует меня прямо здесь, но, к счастью, мы были в арабской стране. — Не волнуйся, Басилея. — Услышав его, я улыбнулась; он заикался. — Я всё понимаю. Уверяю тебя, сколько бы мне это ни стоило, тебе не нужно бояться, что что-то… произойдёт. Стопроцентной гарантии я, конечно, дать не могу, но приложу все усилия. Хорошо?

Он был такой красивый сейчас, когда стоял посреди улицы и в упор смотрел на меня своими синими глазами, что я побоялась, что противлюсь моим настоящим желаниям. Но… каким желаниям? О Господи, всё это для меня так ново! Я должна была пережить всё это двадцать лет назад! Я так безнадёжно отстала, что побоялась, что выгляжу преглупо или буду так выглядеть потом, когда… Боже мой!

— Сейчас же идём к твоему отцу! — в смятении воскликнула я.

— Надеюсь, ты скоро уладишь свои дела с церковью, как выразился Глаузер-Рёйст. Мне будет очень трудно быть рядом с тобой, зная, что ты неприкосновенна.

Я чуть не сказала ему, что я настолько неприкосновенна, насколько мне это диктует моя совесть, но смолчала. Даже если бы по мановению волшебной палочки я в этот же миг освободилась от своего монашеского сана, это не значило, что я готова нарушить второй из своих обетов, не доведя до конца сначала все свои обязательства перед Богом и перед моим орденом.

— Идём, Фараг, — с улыбкой сказала я и подумала, что всё на свете отдала бы за то, чтобы его поцеловать.

— И с чего мне взбрело в голову влюбиться в монашку? — во весь голос сказал он прямо на улице, но, слава Богу, на классическом греческом языке. — В Александрии столько красивых женщин!

Возвращение домой преобразило его. Это был не тот человек, которого я знала.

— Идём же, Фараг, — терпеливо повторила я, всё ещё улыбаясь. Я знала, что мне предстоят жуткие недели.

Улица, где находился дом семьи Босвелл, была застроена старыми зданиями с элегантными фасадами в английском стиле. Здесь царили полумрак и прохлада и было запрещено проезжать машинам, однако это не мешало свободному движению телег и велосипедов, объезжавших спокойных прохожих. Несмотря на этот европейский вид, на дверях и окнах домов были красивые орнаменты из цветов и листьев. Улица была симпатичной, а люди казались приятными.