Матильде Асенси - Последний Катон

Наконец мы дошли до новой насыпи, вокруг которой молча стояли жители Антиохии. На нескольких огромных кострах в снопах искр догорали последние поленья, а убежавшие в конце речи Берехану Бекелы юноши с помощью длинных острых копий сооружали на земле толстое кольцо из углей. Они разбивали большие куски копьями и сглаживали поверхность кольца толщиной около двадцати сантиметров и шириной четыре-пять метров. Но пока ещё оставался непокрытый углями коридор, по которому можно было дойти до центра кольца, и, когда Мулугета Мариам обратился к Фарагу, я и без перевода поняла его слова: в этот миг Мулугета был радостным ангелом Божьим, являющимся Данте в седьмом кругу и говорящим, что ему нужно войти в огненный проход.

Я была так напугана, что едва могла дышать, поэтому сильнее сжала руку Фарага и уткнулась щекой в его плечо. Я действительно чувствовала себя, «как тот, кто будет в недро погружён земное».

— Держись, моя радость! — храбро прошептал мне он, погружая нос мне в волосы и легонько целуя их.

— Фараг, мне так страшно! — заплакала я, закрывая глаза и разражаясь целым потоком слёз.

— Послушай, солнышко, мы пройдем это испытание так же, как прошли все остальные. Не бойся, Оттавия! — Но я была безутешна, стук зубов сдержать было невозможно. — Басилея, родная, помни, что всегда есть какой-то выход!

Но при взгляде на это огромное огненное кольцо выход казался скорее выдумкой, чем реальностью. Я могла признать, что так или иначе, в большей или меньшей степени была виновна в шести предыдущих смертных грехах, но никак не была готова смириться с тем, что должна умереть из-за греха сладострастия, в котором я никак не была повинна вплоть до сегодняшнего дня. И, кроме того, если я умру в огне, я никогда не смогу как следует согрешить против шестой заповеди, совершив с Фарагом те самые нечистые дела, о которых так много говорят люди.

— Я не хочу умирать! — застонала я, прижимаясь к нему.

Глаузер-Рёйст тихо подошёл к нам сзади.

— «Мой сын, — продекламировал он, — переступи порог: здесь мука, но не смерть. И знай, что если б в этом жгучем лоне ты хоть тысячелетие провёл, ты не был бы и на волос в уроне».

— Да ну, капитан! — с горечью воскликнула я.

Мулугета Мариам повторил свои слова. Мы не могли стоять здесь всю ночь; надо было пройти по коридору.

Опираясь на крепкую руку Фарага, я пошла, как осуждённый на виселицу. В двух метрах от углей жар был уже настолько нестерпим, что я ощущала, как он обжигает мне кожу. Как только мы ступили в ведущий к центру проход, я почувствовала, что горю в буквальном смысле этого слова и что кровь у меня сейчас закипит. Жар был невыносимый. Бороды у Кремня и Фарага мягко колыхались, распаляясь в горячем воздухе, и от красного искрящегося озера вокруг нас исходил глухой рокот.

Наконец мы дошли до центра круга, и, как только мы там оказались, подготовившие всё это юноши закрыли проход ещё одной грудой углей, которые они снова разбросали и разровняли с помощью копий. Как животные, загнанные в угол, мы с Фарагом и Кремнем растерянно смотрели на далёкий круг, которым стояли ануаки на расстоянии нескольких метров от кольца углей. Они казались бесстрастными призраками, безжалостными судьями, озаряемыми адским пламенем. Никто не двигался, никто не дышал, и ещё больше застыли мы, чувствуя в лёгких обжигающий воздух.

Внезапно из толпы послышалось странное пение, примитивный ритм, который я сначала не могла ясно различить из-за треска раскалённого докрасна дерева. Это была одна музыкальная фраза, которую они всё время без устали медленно и вдумчиво повторяли, как литанию. Обвивавшие мне сзади плечи руки Фарага напряглись, словно стальные канаты, а Кремень нервно переступил босыми ногами. Крик Мулугеты Мариама вернул нас к действительности. Фараг сказал:

— Мы должны пройти сквозь огонь. Если мы этого не сделаем, нас убьют.

— Что? — в ужасе воскликнула я. — Нас убьют?.. Этого нам не сказали! Ведь невозможно пройти по этому! — И я посмотрела на слой начинавших сверху чернеть углей.

— Пожалуйста, подумайте, — взмолился Кремень. — Если дело просто в том, чтобы побежать, я сделаю это прямо сейчас, хоть и умру от ожогов третьей степени по всему телу. Но прежде чем покончить жизнь самоубийством, я хочу точно знать, что никакой другой возможности нет, что в ваших мозгах нет ничего, что могло бы нам помочь.

Я повернулась, чтобы заглянуть в лицо Фарагу, который тоже немного нагнулся, чтобы посмотреть на меня, и, пока мы смотрели друг на друга, наш разум за десятые доли секунды прокрутил всё то, чему мы научились за годы жизни. Но нет, никакой информации о странном хождении по огню там не было. В подтверждение этого на наших лицах постепенно отразилось полнейшее отчаяние.

— Мне очень жаль, Каспар, — извинился Фараг. Мы сильно потели, но пот мгновенно испарялся. Если мы останемся здесь, чтобы умереть, нам не понадобится помощь ануаков, мы умрём и сами, от обезвоживания.

— У нас есть только Дантов текст, — с горечью пробормотала я, — но я не помню ничего, что могло бы нам помочь.

Воздух прорезал резкий свист, и одно из копий, которыми раньше разравнивали угли, вонзилось прямо между моих ног. Я думала, сердце у меня остановится.

— Господи! — свирепо крикнул Фараг. — Оставьте её в покое. Цельтесь в нас!

Монотонное песнопение толпы стало громче и слышнее. Мне показалось, что пели они по-гречески, но я подумала, что это галлюцинация.

— Дантов текст, — задумчиво повторил Кремень. — Быть может, разгадка в нём.

— Но, капитан, когда Данте входит в огонь, он говорит только, что готов облиться кипящим стеклом, чтобы освежиться от жара.

— Это да…

Снова послышался свист, он опасно приближался, и капитан остановился на полуслове. В землю воткнулось ещё одно копьё, на этот раз попав в небольшое пространство между тремя парами наших беззащитных ног. Фараг обезумел и стал выкрикивать массу арабских ругательств, которые я, к счастью, не поняла.

— Они ещё не хотят нас убивать! — возбуждённо сказал он наконец. — Иначе они бы это уже сделали! Они просто подгоняют нас, чтобы мы начинали!

Музыкальная фраза зазвучала сильнее. Теперь ясно можно было различить голоса ануаков. «Макариои хои казарои ти кардиа».

— «Блаженны чистые сердцем»! — воскликнула я. — Они поют по-гречески!

— Это же пел и ангел, когда Данте, Вергилий и Стаций были в огне, правда, Каспар? — спросил Фараг и, поскольку Кремень, онемевший после второго копья, только кивнул, сам продолжил: — Разгадка должна быть в Дантовых терцетах! Помогите нам, Каспар! Что Данте пишет об огне?

— Ну… ну… — промямлил Кремень. — Чёрт побери, ничего он не пишет! Ничего! — в отчаянии выкрикнул он. — Единственное, что отводит огонь, это ветер!