Матильде Асенси - Последний Катон

В следующий четверг в час дня я села на самолет, который должен был увезти меня в изгнание. Только Маргерита смогла прийти со мной попрощаться. Она грустно поцеловала меня в обе щеки и настоятельно просила не противиться воле Божьей, постараться с радостью приспособиться к новому положению и бороться со своим сильным нравом. Это был самый печальный и тоскливый полет в моей жизни. Я не захотела смотреть фильм, не попробовала ни кусочка поставленной передо мной затянутой пластиковой пленкой еды, и единственным моим навязчивым занятием было кропотливое складывание слов, которые я скажу сестре Лючии, когда ей позвоню, и которые я должна буду сказать своей семье, когда буду в состоянии это сделать.

Почти два с половиной часа спустя, в пять вечера по ирландскому времени, мы наконец приземлились в аэропорту Дублина, и уставшие, раздраженные пассажиры кучей зашли в здание международного терминала, чтобы забрать багаж с ленты транспортера. Я сильно сжала свой огромный чемодан, глубоко вздохнула и направилась к выходу, отыскивая взглядом сестер, которые должны были меня встречать.

В этой стране мне наверняка доведется провести ближайшие двадцать — тридцать лет моей жизни, и, быть может, без всякой уверенности говорила я себе, если мне немного повезет, я смогу адаптироваться и быть счастливой. Такие у меня были глупые мысли, и, слыша их, я знала, что лгу, что обманываю саму себя: эта страна — моя могила, конец моих профессиональных амбиций, тупик для моих проектов и исследований. Зачем я столько училась? Зачем годами старалась и получала премию за премией, степень за степенью, если теперь все это мне будет ни к чему в этой несчастной деревне в провинции Коннот, где меня похоронят? Я с болью посмотрела на все, что меня окружало, спрашивая себя, сколько времени я смогу вынести такое постыдное положение, и с черной тоской вспомнила, что не нужно заставлять ждать моих ирландских сестер.

Но, к моему удивлению, там не было ни одной монахини из ордена Блаженной Девы Марии. Вместо них пара одетых по старинке в брыжи, сутаны и черные плащи молодых священников поспешили завладеть моим багажом, спрашивая меня (по-английски, разумеется), не я ли сестра Оттавия Салина. Когда я кивнула, они с облегчением переглянулись, поставили мой чемодан на тележку, и пока один из них решительно кинулся на нее с распростертыми руками, словно от этого зависит его жизнь, второй пояснил мне, что я должна сесть на обратный рейс в Рим, вылетающий через час.

Я ничего не понимала в происходящем, но они знали еще меньше. За те минуты, которые я пробыла с ними до того, как вручила стюардессе полученный от них посадочный талон, они сказали, что они работают в епископстве и что их послали в аэропорт, чтобы встретить меня с одного рейса и посадить на другой. Приказание поступило непосредственно от господина епископа, который находился в поездке по приходу и позвонил по сотовому телефону.

Вот и все, что я видела в Ирландской Республике: терминал международных рейсов. В восемь вечера я снова приземлилась во Фьюмичино (я целый день пролетала туда-сюда, как птицы!), и, к моему удивлению, пара стюардесс отвела меня в VIP-зону, где в отдельной комнате, усевшись в удобное креслице, меня ожидал кардинал-викарий Рима его высокопреосвященство Карло Колли, председатель конференции епископов Италии, который, поднявшись, в некотором замешательстве протянул мне руку.

— Ваше высокопреосвященство… — сказала я в качестве приветствия, преклоняя колено и целуя ему перстень.

— Сестра Салина… — смущенно проговорил он. — Сестра Салина… Вы не представляете, как мы сожалеем о случившемся!

— Ваше высокопреосвященство, как вы понимаете, я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.

Он, конечно, имел в виду дурное обращение, которому меня подвергли за последние восемь дней и Ватикан, и мой орден, но я не собиралась легко сдаваться, поэтому я сделала вид, что думаю, что произошло какое-то несчастье, и поэтому меня вернули подобным образом.

— Кто-то из моей семьи?.. — намекнула я, изображая тревогу на лице.

— Нет, нет! Ах нет, нет! Боже упаси! С вашей семьей все в полном порядке!

— Тогда что же, ваше высокопреосвященство?

Кардинал-викарий Рима обливался потом, несмотря на работающий в комнате кондиционер.

— Пожалуйста, поедемте со мной в Город. Монсеньор Турнье вам все объяснит.

Через небольшую дверь мы вышли оттуда прямо на улицу, а там нас ждал лимузин черного цвета с номером SCV («Statto della Citta del Vaticano» — «Государство города Ватикан»), такой, какие есть у каждого кардинала для персонального пользования и которые римляне, большие плуты, окрестили «Se Cristo Vedesse» [4] «Если б видел Христос» ( ит. ). . Садясь в машину рядом с кардиналом, я подумала, что должно было случиться что-то очень серьезное, не только потому, что меня прогоняли целый день из конца в конец европейского неба, но и потому, что встречать меня в аэропорт отправили самого председателя конференции епископов Италии (все равно как если бы служанку приехал встречать сам граф). Все это было очень странно.

Лимузин величаво проехал по римским улицам, запруженным туристами даже в этот холодный вечерний час, и через площадь Сант-Уффицио въехал в Город Ватикан сквозь так называемые ворота Петриано слева от площади Святого Петра, намного более незаметные и малоизвестные, нежели ворота Святой Анны. Когда одетые в свою кричащую униформу швейцарские гвардейцы пропустили нас дальше, мы поехали по проспектам, оставив слева дворец Инквизиции и Палату аудиенций, а затем, дав круг, объехали слева огромную ризницу Святого Петра, которая по своим размерам вполне могла бы быть второй базиликой, и выехали на просторную площадь Святой Марты, проехали мимо ее садов и фонтанов и остановились перед главным входом в новехонький «Дом святой Марты».

«Дом Святой Марты», названный так в честь святой Марфы, сестры Лазаря, которая приняла Иисуса в своем бедном доме в Вифании, был великолепным дворцом, постройка которого стоила более 35 000 миллионов лир [5] 18 миллионов евро. и который недавно возвели с двойной целью: с одной стороны, чтобы предоставить кардиналам удобную резиденцию во время предстоящего конклава, и с другой — чтобы служить роскошной гостиницей для высокопоставленных гостей, прелатов или всех тех, кто в состоянии позволить себе ее высочайшие расценки. То есть он был именно бедным домом святой Марфы.

Когда мы с его высокопреосвященством вошли в ярко освещенный и украшенный с великой пышностью холл, пожилой швейцар встретил нас и проводил в приемную. Как только управляющий узнал кардинала, он вышел из-за своей элегантной мраморной стойки и, оказывая нам всяческие знаки внимания, провел нас через широкий вестибюль по направлению к величественной, прихотливо изгибающейся лестнице, ведущей в бар с несколькими залами. Сквозь открытые двери я заметила библиотеку и в уголке — офис администрации. В другой стороне вырисовывался погруженный в полутьму конференц-зал гигантских размеров.