Андрей Троицкий - Черные тузы

Опытные коллеги, много лет проработавшие в областной прокуратуре, ныне досиживающие до пенсии, внешне доброжелательные, пока только присматриваются к новому сотруднику, но стоит тому допустить ошибку, облажаться, наверняка среди них пойдут разговоры о том, что Зыков не тянет, о том, что теперь, не то что в прежние времена, ставят на должность кого попало, а молодые не отрабатывают авансы. Дескать, тщеславие молодежи никак не заменит высокого профессионализма старых кадров, ветеранов, съевших последние зубы на прокурорской службе. Разговоры поползут. Вот и первые серьезные дела, которое доверили Зыкову, явно рассчитаны на засыпку.

Взять хотя бы убийство предпринимателя Рыбакова в его же гараже. Ни подозреваемых, ни мотивов убийства, почти ничего. Есть, правда, словесное описание убийцы, но что в нем толку? Жена Рыбакова утверждает, что у мужа не было врагов, что никто ему не угрожал, что бандиты на него не наезжали… То же самое в один голос повторяют его сослуживцы: человек бесконфликтный, работяга, который добился успеха мозолями, трудовым горбом, а не махинациями. Строить планы следственных мероприятий все равно, что строить замок на песке.

И это дело, с отрезанной голенью, найденной в одном из районов области, тоже дохлое из дохлых. За такое дело старые кадры, съевшие все зубы, и до дыр протеревшие штаны на жестких стульях в убогом помещении областной прокуратуры, возьмутся, как говориться, только через суд. Но свалят вину за «висяк» на неопытность Зыкова.

Что сегодня есть в руках следствия? Только правая голень мужской ноги, отпиленная от тела ножовкой и слегка покусанная бродячими собаками. Эта голень, присыпанная снегом, валялась недалеко от проселочной дороги возле рабочего поселка в дальнем районе Подмосковье. Там ещё поблизости протекает речка со звучным названием Лопасня. Группа рабочих кирпичного завода, пешком возвращавшаяся по домам после первой смены, заметила несколько диких собак, обнюхивающих некий предмет. Кто-то из рабочих не поленился, поднял палку, запустил ей в собачью стаю, разбежавшуюся по сторонам. И вот итог: в судебный морг поступила голень правой мужской ноги, аккуратно отпиленная от тела ножовкой. Сколько пролежал в снегу этот фрагмент человеческого тела, кто оставил голень на обочине, кем был убитый? – все это вопросы не для слабых умов. Ответа на них нет и, видимо, в ближайшее время не появится. Весной, если повезет, найдутся и другие части трупа.

Но если они и найдутся, что это даст следствию? Сгнившую кожу и мышечную ткань к тому времени наверняка обглодают грызуны. И даже собрав на секционном столе судебного морга мозаику из кусков человека, вряд ли удастся установить личность убитого. Один шанс из тысячи. Ну, возможно, на теле окажется приметная татуировка. Это хорошая зацепка, просто отличная. Но на такие подарки судьбы рассчитывать глупо. Если уж тело так умело расчленили, ясно, что действовал профессионал, человек с веревками вместо нервов и холодной трезвой башкой, и уж наверняка татуировки и родинки он срезал первым делом. С них и начал. И зубы наверняка удалил. Да и сейчас, когда фрагменты тела ещё надо найти, а пока есть только эта голень, нет смысла строить пустые догадки и гипотезы. Чтоб она, эта голень… Зыков заругался про себя.

Окурок зашипел в плевательнице, Зыков поерзал на неудобном диване, не зная, чем себя занять, вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенную трубочкой газету, развернул её, пробуя читать первую попавшуюся заметку о смотре художественной самодеятельности, но не мог сосредоточиться на тексте. Не хочется начинать работы на новой должности с неудачи, нужно блеснуть, проявить себя. Но чем именно себя проявить? Зыков свернул газету и стал думать о жене, которую только предстояло перевести в Москву, в служебную квартиру, совсем пустую. Он пытался вспомнить доброе лицо жены, но вспомнил одиноко лежавшую на секционном столе синеватого цвета мужскую голень, поросшую темным жестким волосом.

– Давно меня ждете? – судебный эксперт Сачков высокий, казалось, попиравший сводчатый потолок коридора бритой налысо головой, тронул Зыкова за плечо. – Пойдемте в мой кабинет.

Зыков поднялся на ноги.

– Спешу вас обрадовать, – Сачков на ходу расстегнул серый застиранный халат. – Похоже, этот фрагмент тела, ну, мужская голень, в своем роде подарок для следствия.

– Неужели?

Зыков, едва поспевавший за длинноногим экспертом, недоверчиво, как-то криво усмехнулся. Толкнув незапертую дверь, Сачков прошел в узкую темную каморку с письменным столом у зарешеченного окошка под потолком, включил верхний свет и, развалившись на стуле, скрестил руки на груди. Закрыв за собой дверь, Зыков сел на другой стул и поежился. В этой клетушке, с мигающей под потолком люминесцентной лампой, клетушке, высокопарно именуемой кабинетом, стоял просто-таки уличный зимний холод.

– У вас тут холодина, как в морге, – не удержался от замечания Зыков.

– Мы не жалуемся, – Сачков погладил ладонью голову, то ли хотел стереть с ушей и лысины пыль, то ли просто замерз. – Потому что жаловаться некому.

– Да-да, – нетерпеливо кивнул Зыков.

– Письменное экспертное заключение ещё не готово, – сказал Сачков. – Просто не успели составить и отпечатать. За бумагами приходите завтра к вечеру.

– Я, собственно, не за бумагами пришел, с бумагами ещё успеется – Зыков потер одна о другую холодные ладони. – Просто хотел понять, что с точки зрения эксперта происходило на даче Рыбакова, точнее, в его гараже, – Зыков подумал, что задал вопрос коряво, некорректно.

– С точки зрения эксперта там произошло убийство, с любой точки зрения – это убийство, – Сачков снисходительно усмехнулся. – Точнее говоря, вы хотите знать причину смерти Рыбакова.

– Вот именно, – закивал головой Зыков.

– Тут для следствия нет никаких сюрпризов, – Сачков покопался в ящике письменного стола и запыхтел папиросой. – Рыбаков был задушен куском ремня безопасности. Видимо, под рукой преступника не оказалось ничего более подходящего. Тогда он открыл дверцу стоявшей в гараже машины, срезал перочинным ножом ремень безопасности и воспользовался этим ремнем как орудием убийства. Вот, собственно, и все. Вы ведь были там, в этом гараже непосредственно после убийства?

– К сожалению, был, – глядя на пускающего дым эксперта, Зыков тоже вытащил сигареты из кармана. – Как я понял, Рыбакова перед тем, как задушить этим самым ремнем, они его… Они его пытали. Со знанием дела пытали, умеючи. Видимо, он не сказал своим мучителям того, что они хотели от него услышать.

– Почему не сказал? – Сачков пыхнул дымом. – Скорее всего, от него добились всего, чего хотели. Но оставлять человека в живых после того, что с ним сделали, ну, это, по меньшей мере, неразумно. Его никак нельзя было оставлять в живых, никак. Поэтому Рыбаков умер.