Андрей Троицкий - Смерть по вызову

– Не надо, – отозвался Вербицкий. – У меня все карточки в семейном альбоме. Куда мне рамки девать?

Силантьев покачал головой.

– Фотокарточки в рамках ручной работы и смотрятся совсем по-другому. Мои рамки – вещи стоящие, не тот ширпотреб, что в магазинах навален. У дуба особая фактура, цвет живой, золотистый. Это видеть надо, понимать, любить это дело надо. Вроде, бросовый материал, ветка дубовая. А ты руки приложи, хороший лак. Внучкину фотографию вставил, трехмесячная она на этой карточке.

– А что сейчас отпуск не возьмешь? – спросил Вербицкий, когда окончательно надоела болтовня водителя о самодельных рамках.

– На природу уже не выберешься. На лыжах кататься удовольствия мало, снег рыхлый, тяжелый. К весне дело.

– Совсем ты, Петрович, на своей природе помешался, – высунулся Одинцов.

– Э, брат, доживешь до моих лет, тогда поймешь, что такое природа, – водитель чмокнул губами. – Вечная ценность. Я, бывает, сижу в машине, глаза закрою, вспоминается лето. Так, закрою глаза и вижу последнее летнее утро, что в лесу провел. Боже мой, как хорошо. Сидел на поляне, слушал голоса птиц. Они ведь все на разные голоса поют, и нрав у каждой птицы свой, особый. Сидел на поляне и словно сам разговаривал с птицами. Это ведь искусство целое, услышать, что сказала тебе пичужка, птичка лесная. Да, уметь надо услышать их голоса. Вот, например, прилетела кукушка, долгие годы накуковала. Это её язык «ку-ку».

– Как интересно, долгие годы тебе накуковала, – Одинцов недоверчиво покачал головой. – А что тебе другие птицы сказали?

– Про тебя они сказали, – усмехнулся Силантьев. – Сказали: если и дальше Одинцов будет закусывать водку килькой в томате, то проживет недолго. Слезайте, господа, приехали.

Остановив машину возле нужного подъезда, Силантьев, не вставая с места, распахнул дверцу и выплюнул на мостовую окурок. Вербицкий вышел из машины, следом выбрался Одинцов и, помахивая на ходу металлическим чемоданчиком, зашагал следом за врачом. Забежав вперед, Одинцов вызвал лифт.

– Этаж, какой? – он пропустил Вербицкого в кабину.

– Восьмой этаж, последний, – Вербицкий расстегнул верхнюю пуговицу белого халата. – Ты что, Максим, опять хлебнул?

– Ни, Боже мой, – Одинцов нажал кнопку и посмотрел на врача округлившимися глазами. – Даже к пиву не прикасался. Там сзади у меня пара банок пива стоит, так я не притрагивался к ним.

– А то мне показалось…

– Это только показалось, – загадочно улыбнулся фельдшер, как только растворились двери лифта, вышел на площадку и оглянулся по сторонам. – Тут никого. Ни больных, ни здоровых.

– Вижу, – кивнул Вербицкий, вышедший следом. – Странно.

– Да, выходит, ложный вызов.

Одинцов осмотрел темные углы лестничной клетки, гранитные ступеньки.

– Спустись на седьмой, а потом поднимись на чердак, – скомандовал Вербицкий.

Оперевшись локтем на высокие лестничные перила, он достал из кармана пачку сигарет, повертел её в руках, решая, закурит ли прямо сейчас или отложить это дело.

– Тут никого, – крикнул снизу Одинцов и стал подниматься вверх по ступенькам.

– Еще на чердаке посмотри и поедем.

Вербицкий меланхолично разглядывал запертые двери квартир, словно решал, кто из жильцов мог вызвать «скорую». Пробежав мимо врача, запыхавшийся Одинцов поднялся вверх на один лестничный марш.

– Не видно ничего, – сказал он сверху. – Темно. Сейчас зажигалкой посвечу.

Одинцов замолчал. Сверху слышались лишь его шаги и какое-то шевеление.

– Ну, что там?

– Я думал, тут человек лежит, – ответил Одинцов. – Темно, не разглядеть ничего. А это какой-то тюфяк свернутый. Нету тут никого. Кажется, нету.

– Кажется, или точно нет никого?

Вербицкий, раздраженный медлительностью фельдшера, отошел от перил и сам уже собрался подняться на чердак, но тут прямо перед ним распахнулась дверь квартиры. На площадку высунулась молодая миниатюрная женщина в стеганом халате.

– Это вы по вызову приехали? – тихо спросила она и потрогала кончиками пальцев слегка опухшие щеки.

– Мы приехали, – буркнул Вербицкий. – А это вы «скорую» вызывали?

Женщина заблестела слезящимися глазами.

– Он здесь, у меня, этот пострадавший, то есть больной. То есть мужчина. Он у меня в квартире.

– Нет тут ни фига, – громко крикнул с чердака Одинцов. – Вонь одна.

– Спускайся, нашелся больной, – Вербицкий повернулся к женщине. – Что случилось?

– Пройдите, пожалуйста, – она распахнула дверь перед врачом. – Он в комнате. То есть в спальне лежит.

Оставив входную дверь открытой, Вербицкий прошел по длинному широкому коридору, миновав освещенный настенными лампами холл, повернул направо, куда показала рукой идущая впереди хозяйка. Войдя в спальню, он перешагнул через одежду, в беспорядке валявшуюся у порога, пустой стакан и неоткрытый флакон с валерианой, остановился в центре круглого ковра и, явно озадаченный увиденным, машинально потер ладонью подбородок.

Поперек трехспальной кровати животом вниз лежал грузный мужчина, совершенно голый, с татуировкой в виде свернувшейся змеи на левом плече. Подойдя ближе, Вербицкий взял в свою руку предплечье мужчины, но тут же отпустил. Повернувшись к хозяйке, Вербицкий зло прищурился.

– Это он и есть, ваш пострадавший, в смысле больной? В смысле мертвый?

– Он умер, когда вы были в дороге, – женщина вытерла кулаком правый глаз.

– А я тело на чердаке ищу, – сказал из-за спины женщины пришедший на голоса фельдшер. – Все штаны испачкал. А он вот где отлеживается.

– Помолчи, Максим, – цикнул Вербицкий и, посмотрев на циферблат наручных часов, снова прищурился. – От времени поступления вызова до нашего приезда прошло двадцать четыре минуты, а он, – Вербицкий кивнул на голого мужчину, – а он уже холодный.

– Боже, я умоляю вас.

Женщина подняла руки, сдавила ладонями веки.

– Умоляю вас. Пожалуйста…

– Что, пожалуйста? – усмехнулся Вербицкий.

– Пожалуйста, пусть он, – она показала пальцем на фельдшера, – в кухне посидит. Хоть несколько минут пусть там посидит. Это в самом конце коридора, кухня.

Одинцов вопросительно посмотрел на врача, тот кивнул. Повернувшись, фельдшер ушел в кухню.

– Я вас слушаю.

Вербицкий сложил руки на груди и посмотрел женщине в глаза. Хозяйка заговорила слабым придушенным голосом:

– С ним случился сердечный приступ. Он умер здесь, в этой квартире.

– На этой кровати, – кивнул Вербицкий. – Я вижу. И кровать, и труп.

– Я не знала, что делать, Боже, – женщина всхлипнула. – Тогда я и вызвала «скорую». Я не знала, что делать.

– Одно из двух. Или плакать или разговаривать.

– А тут курить-то можно? – крикнул из кухни Одинцов.