Андрей Троицкий - Смерть по вызову

– Документы у него были с собой? – спросил Вербицкий.

– Только бумажник.

– А где он живет, то есть жил?

Женщина назвала адрес.

– Так, это в районе Сокольников, тут не далеко, – Вербицкий задумчиво почесал затылок и вдруг спросил. – Вам не надоело целыми днями сидеть дома? Просто вы сказали, что когда-то работали в диспетчерской службе «скорой». Не хотите тряхнуть стариной? Устроиться на ту же работу?

– Я ведь говорила, мой муж бизнесмен, – женщина снисходительно улыбнулась. – Он поит пивом половину города.

– Но дома сидеть, это же так скучно, – возразил Вербицкий. – И материальная независимость от мужа – великое дело. – Какая там независимость, вы смеетесь, – женщина брезгливо улыбнулась. – Мне вашей зарплаты не хватит на маникюр левой руки.

– Одна моя хорошая знакомая проработала в диспетчерской службе всего четыре года. После неудачного развода с мужем, тоже бизнесменом, она осталась без копейки денег и без жилья. Так вот, за это время она заработала себе на приличную квартиру, обстановку и золотые побрякушки. Сейчас она продала все нажитое и собирается уезжать в Америку. И, уверяю, первые годы проживет там безбедно, на старых запасах.

– Надо же, какая история, – женщина постаралась улыбнуться, но получилась лишь болезненная гримаса. – И что я должна буду делать, чтобы заработать?

– Это я позже расскажу. Ничего сложного. Я ведь предложил вам работу не потому, что вы нуждаетесь в деньгах, нет. Просто, когда женщина сидит целыми днями дома, её тянет на всякие глупые приключения. А потом жалеть приходится, – он полез в карман, записал на отрывном листочке свой домашний телефон. – Вот, позвоните, если надумаете. А сейчас нет времени долго обсуждать эту тему. Зовут меня Валерий Александрович.

Он протянул хозяйке листок.

– А меня Зоя Николаевна.

Она спрятала бумажку в кармане халата. В наступившей тишине стало слышно, как в спальне водитель Силантьев отдает Одинцову последние указания.

– Пристегивай его ноги ремнями к носилкам, – басил Силантьев. – Не потащим же мы по лестнице эту тушу. Поставим носилки стоймя в лифт, никуда он не денется.

Ранние зимние сумерки уже сгустились, когда Одинцов захлопнул за собой заднюю дверцу «скорой». Он уселся на скамейку в ногах трупа, завернутого в простыню, достал спрятанную за запаской банку пива и вытер ладонью влажный лоб. Силантьев, пыхтя, занял водительское место, вставил ключ в замок зажигания. Вербицкий, помогавший выносить тело из подъезда, тоже немного запыхался. Осмотрев безлюдный тихий двор, он вытащил из кармана пачку денег, отсчитал себе половину, другую половину разделил между водителем и фельдшером.

– Эй, Максим, – через окошко Вербицкий передал деньги Одинцову. – Только не напивайся сегодня.

Одинцов на секунду просунул в кабину свою улыбающуюся физиономию, исчезнув в салоне, сперва зашуршал купюрами, потом забулькал пивом. Силантьев считал деньги неторопливо, засунул пачку глубоко в карман потертой кожанки. Тронув машину с места, он обратился к Вербицкому

– Хоть старухе своей да внучке куплю по подарочку какому к женскому дню, – сказал водитель, улыбаясь в седые пушистые усы. – Пусть женщины хоть немного порадуются.

– Моей знакомой женщине тоже подарок нужен, – отозвался сзади Одинцов. – А ты, Петрович, поменьше прибедняйся. По подарочку какому он купит.

– Эх, Максим, Максим, – водитель осуждающе покачал головой. – А у меня семья большая. А деньги быстро тают. А я каждой копейке счет знаю. Работаю, работаю, даже о семье забываю за этой баранкой. А ведь человек никогда о семье забывать не должен, о своих близких. Потому что человек без семьи – это полчеловека.

– Слушай, Петрович, перестань чирикать, – сказал Одинцов. – Голова болит от твоего словоблудия.

– У тебя от другого голова болит, – проворчал водитель. – Куда ехать, Валерий Александрович?

– Давай в Сокольники, – ответил Вербицкий. – Найдешь там какую-нибудь улицу или аллею, самую темную, там его и сгрузим.

– Хорошо, – кивнул Силантьев. – Поищем, где потемнее.

– Отчего он умер? – снова высунулся Одинцов.

– Живет он в Сокольниках, – по порядку объяснил Вербицкий. – Возвращался человек с работы или гулял по окрестностям. Сердце прихватило. По словам хозяйки, он два инфаркта перенес. Когда его найдут, а произойдет это, скорее всего завтра утром, то сразу отвезут в морг. А вскрытие покажет, что смерть не насильственная.

– А-а-а, понятно.

Фельдшер не торопясь, допил банку пива и, удобнее устроившись на скамейке, закурил сигарету.

– Почему ты не позвонил раньше?

Лена Романова переминалась с ноги на ногу в прихожей своей квартиры и изо всех сил заставляла собственные руки делать что-то естественное. Но что должны делать руки, когда человек выясняет личные отношения? Этого она не знала. Поэтому руки то сплетались на груди, то бессильно опускались, через секунду взлетали вверх, а затем лезли в задние карманы джинсов.

Простой, казалось бы, вопрос, поставил Ирошникова в тупик. Промычав что-то невразумительное, он снял с головы меховую шапку с проплешинами и почесал пальцами лоб, изображая работу мысли.

– Так почему ты не звонил?

Руки Лены снова скрестились на груди, сжатые губы сделались серыми.

– Слушай, – Ирошников сообразил, что отвечать на вопрос и вообще объясниться все равно придется, – если рассказывать все, что случилось со мной, целого дня не хватит. Я даже не знаю, с чего начать.

– Соври что-нибудь складное, – пальцы Лены сжались в маленькие кулачки – Начинать лучше сразу с вранья.

– То, что случилось со мной, нарочно не придумаешь

Ирошников помял шапку в горячей ладони и положил её на полочку.

– Догадываюсь: тебя обокрали на рынке.

– Не совсем, – Ирошников подумал, что холода подходят к концу и скоро лысеющую шапку можно будет выбросить. – Меня не то чтобы обокрали. Все обстоит гораздо хуже. А позвонить я не мог. Дома не живу…

– А где же ты живешь? На вокзале? – Лена злорадно усмехнулась. – Или нашел себе бабу на этом вокзале и теперь греешь ей постель? Эта работенка по тебе.

Лена рассмеялась, но её глаза оставались злыми. – Слушай, я ведь пришел не для того, чтобы выслушивать эту оскорбительную чушь, – Ирошников понял, что беседу нужно перевести в другую тональность, человеческую. – А для чего ты пришел? Тебя не было целую вечность, и вот ты заявляешься – здрасьте. А может, я не одна, может, у меня мужчина? Может, я просто не желаю тебя видеть? Об этом ты, разумеется, не подумал. Потому что мысли заняты только собственной персоной. И от тебя водкой разит. Не мог, значит, даже сейчас воздержаться. Свербит, значит. Душа горит. Вместо того, чтобы мне хотя бы один цветочек принести, ты истратил деньги на выпивку. Эх ты, пьяница. Керосинщик жалкий.