Андрей Троицкий - Смерть по вызову

– Вот сюда.

Парень постучал кулаком по косяку двери и удалился.

Переступив порог тесной комнаты со слепым зарешеченным окошком где-то под потолком, Вербицкий шагнул к письменному столу, пожал сухонькую ладошку ювелира Бориса Самойловича Бернштейна, поднявшегося навстречу гостю. Потушив настольную лампу, отсвечивающую от стекла, покрывающего стол, Бернштейн зажег верхний свет, показал Вербицкому на стул.

– Вот так, Валера, – ювелир склонил голову на бок, – видишь, в какую дыру меня загнали? Почти всю жизнь проработал в центре города. И вот подарок на старости лет.

Перед тем, как присесть на стул, Вербицкий повесил верхнюю одежду на деревянную вешалку.

– Очень неудобно сюда добираться, – в ответ пожаловался Вербицкий и, положив на колени кейс, оглядел сырые, крашенные маслом стены. – Да, тесновато и темновато. Тут до чахотки досидеться можно. Не дай Бог, конечно. Хотя и в центре вы не во дворце сидели. В таком же сыром подвале.

– Центр – это знак престижа, – Борис Самойлович оперся локтями о стол и вытер ладонью вдруг заслезившийся глаз. – Боюсь, с этим переездом я половину клиентов растеряю. Солидные люди поедут на эти выселки только в крайнем случае.

– Вы-то с вашим именем, с вашей репутацией клиентов никогда не растеряете, – утешил ювелира Вербицкий, которому собственные слова показались насквозь лживыми. – Освоитесь на новом месте, и сюда клиенты дорожку протопчут. Может, ещё и новые появятся.

– Какие новые? – ювелир поднял печальные глаза. – Я надеюсь именно на старых клиентов, на ценителей красоты, на знатоков. А новые что? Они, эти бандиты или банкиры, придут раз-другой и исчезнут. За последние годы в нашей ювелирной сфере стали крутиться большие деньги, но почти пропали люди со вкусом. В прежние времена я не искал клиентов, они искали меня, хотя я далеко не Карл Фаберже. От новых посетителей, что за заказы? Перстни с печатками, золотые цепи, крестики. Ширпотреб, примитив. Для ювелира моего класса все это не интересно.

– Главное, чтобы деньги платили, – сказал Вербицкий. – А там не важно, что делать.

– Деньги многое значат в жизни, – согласился Борис Самойлович, – многое, но не все. Дожив до моих лет, вы сами выведите для себя эту истину. И вообще, простите за банальность, деньги – это не главное в жизни.

– А что тогда главное?

Вербицкий посмотрел на ювелира с интересом, но тот, не ответил, только загадочно поднял брови.

– Доживите, Валера, до моих лет, только доживите, и никаких объяснений вам не потребуется. Тем более, и объяснить это невозможно.

– Хорошо, обязательно доживу, – пообещал Вербицкий.

– Мои года не подарок, – Борис Самойлович почему-то всегда старался произвести на людей, даже тех, кто его давно и хорошо знал, рисоваться перед которыми не было смысла, впечатление слишком старого, небогатого, несправедливо битого жизнью еврея. – Болезни, плохой обмен веществ, руки слабеют.

– Принимайте витамины – это я всем советую.

Плохая примета: если ювелир жалуется на старость, на здоровье и слабые конечности, значит, задумал сбавить цену.

– От старости витамины не помогают, – ювелир разжал кулачок, посмотрел на свою ладошку. – Вот линия жизни у меня короткая, а я все существую, все копчу голубое небо. Хотя никого не радую своим долголетием, даже себя самого.

– Что-то вы сегодня не веселый.

Вербицкий постучал пальцами по крышке кейса, давая понять, что пустых слов сказано уже много, пора бы и к делу приступить. Но Борис Самойлович, погруженный в раздумья, казалось, не замечал нетерпения посетителя.

– Как супруга поживает?

– Спасибо, вам от неё привет.

Вербицкий подумал, что Таня даже не подозревает, что такой ювелир Борис Самойлович живет на свете. А сбросить цену придется, тут и спорить нечего. Любой аргумент все равно окажется битым, на каждое слово у старика десяток возражений. Положим, Вербицкий скажет, что отдаст золото вдвое дешевле скупочной цены. А старый хрыч спросит: Валера, а вы учли плату за риск? А медленный оборот золота учли? Скажет, что он и так работает, чуть ли не себе в убыток.

Опять же вспомнит этот переезд с насиженного места в центре, плату за аренду подвала приплетет. Лучшие клиенты или в Израили или в Бутырке. Прочитает целую лекцию, а потом опять заноет о плохом здоровье, о том, что жить осталось всего ничего, возможно, вскорости помрет он прямо за этим вот столом. Те же самые байки он травил и в старой мастерской. Противный старикашка, занудливый, жадный. Одна только положительная черта и есть – глупых вопросов не задает.

– А как на работе успехи?

Вербицкий лишь печально улыбнулся, мол, сам должен понимать, что за работа у врача линейной бригады «скорой», веселого мало.

– Если нет перспектив, могу вас порекомендовать в четвертое управление, – ювелир прищурился. – Один мой хороший приятель поможет.

– Нет, бегать на цирлах перед чинушкам, это не для меня, – ответил Вербицкий. – Я все-таки не холуй, а врач. На «скорой» работа дерганая, но в четвертом управлении ещё хуже. Устанешь прогибаться. Спасибо, что обо мне вспомнили.

– Если надумаешь уходить со «скорой», – Борис Самойлович приложил руку к сердцу. – Много лет знал твоего отца, были друзьями. Саша всегда мечтал, чтобы его сын, его Валерочка, стал врачом. Ни у твоего отца, ни у твоей матери не было высшего образования. И вдруг – врач в семье. Да, порадовались бы старики. Твой отец был хорошим ювелиром. Когда его сажали, он меня попросил: позаботься о Валерке. Главное, говорит, пусть парень держится подальше от ювелирного дела, нечего повторять мои ошибки. Восемь лет с конфискацией это не шутки. Наша, ювелиров, профессиональна статья была восемьдесят восьмая: валюта, золото. Кому больше везло, кому меньше. Еще твой отец мне сказал: «Боря, я оттуда не вернусь». А разве могла твоя мать пережить весь этот ужас? Я ей понемногу помогал, другие тоже помогали. Но раны на сердце, они не заживают. У твоей матери было слабое сердце.

– Да, сердце у неё было слабое, – кивнул Вербицкий.

Если уж старик вспомнил его мать и отца, свою материальную поддержку, предложил помощь в трудоустройстве, значит, дела совсем плохи, хоть сейчас же вставай с этого скрипучего стула и пустой езжай обратно. Значит, решил старик золото чуть не даром забрать. Его стиль: долго зубы заговаривает, а потом назначает бросовую цену.

– Простите, Борис Самойлович, я тороплюсь, – сказал он, хотя никаких дел не планировал.

– Да, да, – Бернштейн зажег настольную лампу, вынул из верхнего ящика стола связку ключей, встал и, отпирая сейф, повернулся к Вербицкому спиной. – Проклятый замок, – проворчал ювелир. – Уж, сколько с ним мучаюсь.