Андрей Троицкий - Суд Линча

– Тебе бы общественным защитником выступать, – Чикин нахмурился. – Непрофессионалов ты смог бы убедить. Но здесь другое. Если Владислав Михайлович, – он кивнул на Сироту, – говорит, что это дело рук Мельникова – так оно и есть. Ладно, я тебя предупредил. Возникнут проблемы – не жалуйся. И разве можно не доверять милиции?

– Я доверяю милиции, – честно ответил Леднев, – Но у меня сложилось впечатление, что милиции как-то не до меня, не до моих проблем. Она занята какими-то другими делами. Мне не хотят поверить, что Лена пропала.

– Не хотят поверить, – передразнил Чикин. – Если дело возбудили, значит, поверили. И не волнуйся: найдут твою Лену. Живой и здоровой найдут.

Сдав офицеру пропуск, отмеченный Чикиным, Леднев перешел дорогу и сел на лавочку в сквере. Малиновое солнце скрылось за крышами домов, раскрасив город неземными красками. Редкие прохожие шли мимо, Леднев провожал их рассеянным тусклым взглядом. После разговора с Чикиным он почувствовал тяжелую давно не испытанную усталость.

Денисов обвел глазами убогую обстановку комнаты. Сервант без стекол с поцарапанной полировкой, два кресла с вытертыми до деревянной фактуры подлокотниками, бельевой шкаф, одну ножку которому заменяет стопка старых журналов, куча тряпичного хлама в углу. Ни телевизора, ни радиоприемника. До чего люди доводят свою жизнь.

Он зевнул в кулак. С этими пьяницами разговаривать скучно. У них в одно ухо влетело, а в другое уже вылетело. Устаешь повторять одно и то же, разжевывать самую простую мысль. В состоянии абстененции они на все готовы, лишь бы стакан засосать, а выпьют, и не поймешь, чего от них ждать. Заснет прямо перед тобой на стуле, отключится, не дойдя до кровати, плакать начнет, жалеть себя, проклинать бывшую жену, вспоминать ребенка. Всегда можно такому типу поддакнуть, мол, теперь-то ты с деньгами, а где деньги, там и бабы, выберешь себе приличную женщину, жизнь наладится, у тебя все впереди, хорошая жизнь впереди. Такую чепуху всегда наплести можно, это действует.

Попадаются среди алкашей и агрессивные сукины дети. Смотрят недоверчиво, и читаешь в этих глазах: пришел ты, гад, меня нагреть, турнуть из собственной квартиры, и доживать мне теперь свои дни на помойке или чердаке вместе с такими же, как я, отщепенцами, без своего угла и документов. Сидит такой тип, посматривает на тебя исподлобья, и не поймешь, какая мысль зреет под этим лбом. То ли он чаю собирается предложить, то ли за кухонный нож схватиться. И лучше быть готовым к таким вот неожиданностям. Но этого хмыря, ещё окончательно не потерявшего человеческий облик, вроде безобидного, пожалуй, опасаться не стоит.

– Все мы находились в стесненных обстоятельствах, – сказал Денисов и посмотрел на человека, сидящего напротив, за круглым обеденным столом. – Такова жизнь: полоса неудач, полоса взлетов, – сделав это глубокомысленное заключение, замолчал, давая собеседнику время переварить мысль. – Так-то, Роман Андреевич.

Ткаченко внимательно выслушал риэлтера. Денисов перевел дух и глотнул жидкого чая, пахнувшего чем-то совершенно несъедобным, чем-то нечеловеческим, мокрым деревом, что ли.

– Я капну пятьдесят грамм? – Ткаченко кивнул на уже початую бутылку, что принес Денисов. Не дождавшись ответа, плеснул водки в стакан. – А вы граммульку примете?

– Не могу на службе, – Денисов изобразил на лице горестную гримасу, мол, рад бы в рай. – Не могу, но и ты, Роман Андреевич, не того, – Денисов щелкнул себя пальцем по кадыку. – Первым делом самолеты.

– Само собой, дело вперед, – Ткаченко опрокинул стакан в рот и, не закусив, вытащил из пачки сигарету.

Денисов подошел к высокому подоконнику и, дотянувшись рукой до форточки, дернул на себя ручку. Внизу шумел Ленинский проспект. Квартира, что и говорить, прекрасная. Ткаченко согласен, со старухой соседкой особых проблем тоже не предвидится, одинокая бабка. Дело на мази. Денисов, стоя к Ткаченко спиной, потер ладони. Он испытывал чувство душевного подъема, нечто вроде вдохновения. В такие минуты поэты, наверное, сочиняют самые удачные, самые лирические строки.

– А вы орденами не интересуетесь? – за автомобильным гулом Денисов едва расслышал слова Ткаченко. – Орденами и медалями, боевыми, – пояснил Ткаченко.

Денисов посмотрел на бутылку и понял, пока он ходил к окну, Ткаченко, быстрый на руку, успел отпить добрых граммов сто пятьдесят.

– У меня от деда остался орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» и ещё несколько каких-то юбилейных. Пробовал в коммерцию продать, но они дают копейки какие-то. А орден серебряный и медаль тоже. В общем, тут коллекционер нужен.

Из груди Денисова вырвался стон.

– Роман Андреевич, я тебе целый день объясняю: теперь у тебя другая жизнь начинается, – сев на стул, Денисов убрал под стол недопитую бутылку. – Денег теперь у тебя будет, как грязи в этой комнате. И не нужно тебе ордена и медали деда своего заслуженного продавать. Храни как память о его героической личности.

– Да я его и не помню-то совсем, деда, – с исчезновением бутылки Ткаченко заметно погрустнел. – Думал, может, вы собираете.

– Не собираю.

– Ладно, кому-нибудь орден ещё предложу, – наклонившись, Ткаченко заглянул под стол. – Осторожно, ногой бутылку не уроните. Так что вы говорили там насчет комнаты моей? Не все я понял, не все тонкости.

– Да это просто, система давно отработана и действует, – Денисова раздражала бестолковость Ткаченко. – Комната твоя не приватизирована? Значит, быстро оформить нашу сделку нельзя, время нужно. Продажу таких комнат лучше всего проводить путем их обмена. У меня есть подставная приватизированная комната, оформленная на мое имя. На мое имя, понимаете? Мы её обмениваем на продаваемую комнату, на вашу то есть. Понял? А после получения ордера и моей прописки в новой, то есть вашей комнате, вы заключаете со мной договор купли-продажи на бывшую мою подставную приватизированную комнату. Ну, чтобы она официально вернулась мне. Так вот, заключаем договор купли-продажи на подставную комнату, а сам прописываешься куда хочешь. Вся эта операция займет недели две-три, но услуги по оформлению сделки обойдутся мне лично в полторы тысячи долларов. Эти расходы поровну. Теперь понял?

– С трудом. Как говорится, без бутылки не разберешься.

– Подожди ты со своей бутылкой, – Денисов постарался улыбнуться. – Твоя сестра тебя точно пропишет?

– Она одинокая, инвалид третьей группы. Пропишет, куда ей деваться.

– Это, в общем-то, твои проблемы, – сказал Денисов. – Просто знай, если сестра откажет, придется тебе из Москвы выписываться.

– Я вам верю, – сказал Ткаченко. – Сейчас с квартирами многих обманывают. Остаются люди без денег на улице. Но вам я верю.