Андрей Троицкий - Суд Линча

– Я хотел…

– Мне тошно слушать весь этот треп про творчество. Я согласился дать денег только потому, что такова странная прихоть моей любовницы. Только поэтому. Попросила бы она меня купить ей, например, лошадь. Я бы купил лошадь. Но она попросила роль в кино. Это её желание. А вы что, возомнили, что я питаю какие-то теплые чувства к нашему беспомощному кино? Или к тем лентам, что снимали вы лично?

– Я хотел сделать хороший фильм.

– И делали бы свой хороший фильм, – Некрасов достал сигарету и прикурил. – Вы сами виноваты во всех своих неприятностях. Только сами, никто другой.

– У меня дела, мне нужно возвращаться обратно.

– Успеется, – отрезал Некрасов. – Все главные дела здесь, в салоне этой чертовой машины. Главные дела у вас со мной, все остальное – пустяки. Дерьмо собачье. Есть возражения?

– Возражения есть.

Ледневу хотелось курить, он пошарил в карманах и вспомнил, что оставил сигареты в своей машине. Просить сигареты у Некрасова казалось слишком унизительным. Некрасов тоже злился и вымещал свое зло на машине, гнал и гнал её вперед, забыв о правилах и дорожных знаках.

– Я не люблю, когда у меня воруют, – сказал Некрасов. – Какая разница, что именно воруют. Какую-нибудь безделицу с моего письменного стола или человека, которого я люблю. Все едино, кража есть кража.

– А, вот вы о чем…

– Наконец-то до вас дошло, – Некрасов с шумом и свистом выпустил из себя воздух, казалось, в его груди бурлит и клокочет готовый взорваться паровой котел. – В вашем испорченном киношном мире, может, так принято, чтобы артистки обязательно облазали постели всей съемочной группы. Первая ночь, конечно же, за режиссером. А потом уж все остальные, по старшинству. И так вплоть до последнего ханыги, какого-нибудь помощника осветителя. Но в моем мире другие законы. И первый из них: мое воровать никто не смеет. Руки к моему добру многие протягивали. А потом плакали, потому что оставались без рук, – Некрасов выпустил из себя воздух.

– Я ничего у вас не воровал, – сказал Леднев, хотелось курить. – Я действовал открыто, ни от кого не прятался. И от вас не прятался.

– Не прятался, – передразнил Некрасов. – Лучше бы прятался. Закон любовного союза: ты не знаешь, я не знаю – и всем хорошо. Но вы очень хотели, чтобы я все узнал. Вы даже не захотели создать какую-то видимость приличия. Одной рукой гребли мои деньги, другой рукой лапали мою любовницу. Скажу честно: редко мне встречались такие хамы.

Некрасов сделал правый поворот, такой крутой, что завизжали покрышки. Леднев меланхолично наблюдал, как «дворники» смахивают с лобового стекла дождевые брызги. Некрасов молча гнал машину вперед и вперед, продолжая дышать тяжело и неровно. Он справился со своим дыханием минуты через три.

– Надеюсь, вы понимаете, что наше, так сказать, творческое сотрудничество закончилось. Я поговорил с Надей, поставил её в известность о своем решении, – Некрасов прикурил следующую сигарету и тут посмотрел на Леднева, ожидая какой-то реакции на последние слова. – Я-то думал, вы станете у меня в ногах валяться, прощения просить и давать обещания. Но вы и сейчас не хотите ничего изменить, не желаете воспользоваться последней возможностью что-то исправить.

Леднев молчал, смотрел вперед на дорогу и гадал, на какой край света их занесло. Голос Некрасова теперь звучал спокойнее.

– Тем лучше. И для меня и для вас самих. Наде, если это вам интересно, я найму другого режиссера. Без претензий. На этом кончим эти дебаты. Но под свой будущий фильм вы получили с меня деньги. Как вы думаете возвращать долг? Сумма для вас, конечно, ничтожная, – Некрасов сладко улыбнулся. – Если я не ошибаюсь, вы получили с меня двадцать тысяч долларов на первичные расходы. Понимаю, траты у вас были. Личные траты. Но тратили вы мои деньги. Итак, двадцать штучек. За три с лишним месяца на эту сумму набежало сто процентов. Такова моя ставка. Кроме того, вы пользовались Надей, так сказать, брали её в аренду. И мне полагается плата, – Некрасов расхохотался фальшивым смехом. – Но я не сутенер. Этот должок я прощу. Но учту моральные издержки. Их я оцениваю не слишком высоко. Вы ведь больше навредили себе, чем мне. Еще двадцать тысяч для ровного счета. Итого шестьдесят тысяч.

– Не много ли? – спросил Леднев.

– В самый раз, – Некрасов недобро покосился на него. – Думаю, десять дней вам хватит, чтобы собрать требуемую сумму. Лучше для вас, если не станете тянуть с этим долгом. Будут капать проценты и проценты на проценты. А если не вернете деньги через месяц, я продам ваш долг другим людям. И они получат с вас все. Сам я деньги выбивать не умею. Так что, вам выгодно уладить эти проблемы лично со мной.

– У меня нет и быть не может таких денег, – сказал Леднев. – И вы это знаете.

– У вас есть имущество, недвижимость, – Некрасов кашлянул. – Квартира есть. Значит, вы платежеспособны. Всегда можно договориться.

– Вы очень добры, но юридически безграмотны. Сумму морального ущерба определяет суд, а не потерпевший. А шантажисты, они часто заканчивают свои операции в СИЗО.

– А умные режиссеры часто заканчивают на кладбище, – Некрасов съехал на обочину и остановил машину. – Или в дорожной канаве. До сих пор вы находитесь в добром здравии только потому, что я не люблю крови.

– Не разыгрывайте из себя Бога, эта роль не для вас, – Леднев достал из кармана платок и тщательно высморкался. – Я верну вам деньги через десять дней. Не знаю, где их возьму, но верну. Ровно двадцать тысяч. Столько я у вас брал под будущий фильм. И никаких процентов и никаких компенсаций. Моральные издержки есть и у меня.

– Убирайтесь.

Некрасов уставился на Леднева тяжелым взглядом. Левое веко Некрасова подергивалось.

– Вы обещали отвезти меня в Москву.

Леднев понимал, что нужно уходить, но упрямо не двигался с места. Он наблюдал, как левое верхнее веко Некрасова поднималось и снова падало. Всю дорогу не напоминавший о себе телохранитель завозился на заднем сиденье. Телохранитель поднес свои губы ближе к уху Леднева.

– Ты сам выйдешь, сука, или тебе помочь? – спросил он в полголоса.

– Сам выйду, сука, – ответил Леднев.

Распахнув дверцу, он тут же утопил замшевый ботинок в грязной луже. Чертыхнувшись, выбрался на дорогу и зашагал по кромке асфальта в обратном направлении. Машина развернулась, обогнала Леднева и через несколько секунд исчезла за дальним поворотом.

Леднев шел по обочине, хлюпая промокшими ботинками и то и дело вытирая с лица дождевые капли. И слева и справа уходили от пустой дороги к дальнему лесу поля, засаженные свеклой. Неподвижное в серых тучах небо нависло над землей. Леднев остановился, снял ботинки, отжал и сунул в них носки, засучил брюки. Асфальт оказался неожиданно теплым. Через километр Леднева обогнал бесшумный велосипедист в прорезиненном черном плаще с капюшоном, похожий на персонаж черно-белого фильма, нечаянно съехавший с экрана. Запоздало Леднев что-то крикнул ему вдогонку, но велосипедист не остановился, продолжил свое немое путешествие.