Д. Пален - Живой товар

Ну, не так уж все прямолинейно. Конечно, Женька пожалел Иру — что так вляпалась девчонка по молодости и недомыслию. И теперь действительно хочет ее защитить. А может, еще и потому, что хоть в ничтожной степени, но способствовал ее превращению в живой товар и теперь чувствовал себя виноватым…

Но, пока у меня в голове все это вертелось, Ира спокойно кивнула головой и согласилась.

Пора было уезжать.

Я заперла калитку, бросила ключ в сумку и села в машину. Теперь уже рядом с водителем. Дима и Ира поместились сзади, Дима — справа, а левую дверцу Женька на фиксатор запер — так, между прочим, не афишируя. Я бы и не обратила внимания, но перехватила Ирин взгляд.

Только успели вылезти на шоссе — хлынул ливень. От этого в машине стало вдруг уютнее. Как будто дождь и запертые дверцы отгородили нас от мира со всеми его бедами и тревогами.

Женька ехал медленно, ворчал на скользкую дорогу, но до города было недалеко, да мы и никуда особенно не торопились.

Перед глазами ерзал по стеклу «дворник», дождь грохотал по крыше, Женька еще поворчал и включил печку. Для меня все это было внове, я нечасто ездила на машине, разве что по городу, когда спешила куда-нибудь, но на трассе — совсем другое дело. Впрочем, так же непохожи были последние выходные на все предыдущие за отчетную тысячу лет, прожитые с книжкой или спицами на диване! Теперь я чувствовала себя живой и молодой. Очень приятное чувство, кстати.

И тут действительность грубо напомнила о себе.

Ира сказала:

— Дима, давайте запишем мой рассказ прямо сегодня.

— Конечно, давайте! — подхватил Женька.

Оказывается, он уже в курсе дела!

— Едем прямо ко мне. Камера есть, никуда бегать не надо. Пока вы работать будете, я обед приготовлю!

— Нет, Женя, — Ира положила руку ему на плечо, — я хочу, чтобы ты тоже все слышал. А про обед уж потом будем решать. И про все остальное.

Ой-ей-ей… Кажется, весь мой глубокий психологический анализ — пальцем в небо. Что же у них за разговор состоялся вчера? А не твое это дело, старая сводница!

Господа офицеры уже планировали работу. Батищев, естественно, оператор. Мне, как самой орфографически одаренной, досталась роль сценариста, а позднее — суфлера и зрительного зала. Дима будет задавать вопросы…

Пока пили кофе у Батищева и готовились, я писала вопросы. Мне не хотелось хоть чем-нибудь обидеть или задеть Иру, но предусмотреть надо было все.

Они тем временем выбрали место, подвигали туда-сюда мебель, установили видеокамеру — на маленьком таком кронштейне, прикрепили струбцинкой к спинке стула и понаставили вокруг ламп. Посадили Иру. Дима у Батищева спросил, куда глядеть, посмотрел, поскреб в затылке и велел завесить чем-нибудь ковер сзади, хоть простыней. Женя стал объяснять, что простыней нельзя, белый фон задавит Ирино лицо, а ковер — в самый раз, на нем светлые волосы будут выгодно контрастировать…

Дима посмотрел на него терпеливо, как на ребенка:

— Слушай, Жека, вероятно, эту пленку будут просматривать нехорошие люди — тебе обязательно, чтобы они твой коврик узнали? Или обои с книжной полкой?.. По-моему, тебе до сих пор кажется, что мы тут розыгрыш устраиваем.

Теперь поскреб в затылке Батищев. Вытащил простыни, кое-как задрапировал ковер, потом, раз за разом заглядывая одним глазом в видоискатель, начал поворачивать камеру и двигать Иру по дивану, пока в объектив не перестали попадать предметы обстановки. Тем не менее его все же угнетал недостаточный контраст светлых волос с белой простыней, и он начал заслонять лампы газетами и картонками, чтобы простыни оказались в тени, а свет падал только на Иру.

Я попросилась и тоже заглянула и камеру. А там оказался экранчик, вроде маленького телевизора, совсем крошечный, и как на нем Женя мог разглядеть — контрастирует или не контрастирует, я просто не поняла.

А Дима тем временем чиркал и правил мою писанину, что-то вписывал и бурчал:

— Дети, чистые дети, вам только шарады разыгрывать… Ты-то, Аська, должна понимать, что дело серьезное…

Потом он битый час гонял Иру по тексту — она не всегда сразу разбирала незнакомый почерк. Потом за дело взялся Женька, снял несколько коротких пробных кусочков, заставляя Иру говорить «раз-два-три» и «проба голоса», и тут же прокручивал через видеомагнитофон и телевизор. Наконец его все удовлетворило, он велел всем, кроме Иры, молчать — и включил камеру.

Ира начала:

— Я — Гончарова, Ирина Алексеевна, родившаяся в городе Чураеве 12 ноября 1976 года. Эту запись моего изображения и рассказа выполняют по моему добровольному желанию лица, которым я доверяю. В записи возможны перерывы, так как по соображениям безопасности я не хочу, чтобы изображение или голос кого-то из этих людей попали на пленку…

Сначала Ира говорила немного деревянным голосом, но потом пришла в себя и уже свободнее повела подробный рассказ от печки — как пришла к нам в IFC, кто с ней работал, как выбрала Исмаила, как готовилась, как летела, как ее встретили…

Я опять услышала, что Исмаил говорит по-русски, что учился здесь когда-то. Письма свои к Ире он подписывал Исмаил Хасан, так и вызов был подписан, но по-настоящему его зовут Исмаил ибн-Масуд Бадр. Его домашнего адреса она не знает, как и адреса заведения. Помнит, что было написано на углу здания, и может изобразить…

Она нарисовала несколько непривычных букв толстым фломастером на чистом листе, нахмурилась, добавила где-то пару точек. Женя в это время наклонил камеру к столу и что-то там повертел на объективе. Ира повернула свой лист. Дима — он смотрел не на Иру, а на экран телевизора, где было видно то, что снимает камера, — поднял большой палец. И правда, надпись была видна очень резко и разборчиво.

— Самым страшным было… начало работы, первый раз… и еще обучение… Нет, я не буду останавливаться на деталях моей жизни в публичном доме, потому что они неважны для той цели, с какой производится эта запись. Если когда-нибудь по этому делу начнется следствие, я расскажу все, что потребуется, представителям прокуратуры. Хочу только назвать нескольких людей из числа посетителей, которых приводил сам Исмаил…

Она долго перечисляла восточные имена и фамилии — и не только восточные, были там и французские, и немецкие, и английские. И еще она назвала нескольких девушек, которых тоже заманили туда обманом.

— Мне говорили, что у Исмаила не один публичный дом, а много и что в некоторых есть другие девушки из стран СНГ — их там называли «русские», но сама я с ними не встречалась. Мне называли имена Наташа, Соня и Кармен, но это могут быть просто клички, а настоящих имен я не знаю. Меня тоже там звали Ирэн…

С видимым облегчением она перешла к побегу и пребыванию в посольстве — пока не появился в рассказе третий секретарь Юрий Дмитриевич Кучумов во всей красе…