Николай Зорин - Непойманный дождь

– Да, детали, это интересно, но и такое бывает. Ладно, поехали.

– Куда? – Я растерялся.

– Как – куда? На место преступления, конечно.

Он развернул машину и, не дожидаясь моего согласия, поехал.

…Никакой женщины на обочине дороги не оказалось. Мы прочесали всю трассу, вплоть до ближайшего населенного пункта, – ничего и никаких следов. Подкатили к моей одиноко стоящей машине. Он зачем-то ее тщательно обследовал, проверил багажник, но, конечно, не нашел никаких фактов, подтверждающих мою правдивость, и никаких улик против меня.

– Ладно, замяли, будем считать, что все это мне привиделось, – сказал я, ужасно отчего-то расстроившись. – Спасибо за участие. Извини. – Сел за руль и хотел уехать, но он меня остановил:

– Подожди! Расскажи, почему ты бежал из города.

– В это трудно поверить, а сейчас, после того как… ты мне не поверишь уж точно.

Он стоял рядом, на дороге, наклонясь ко мне через открытое окно, держась за дверцу, и, кажется, не собирался ее отпускать – даже в случае, если бы я вдруг дернул с места.

– Постараюсь поверить. Пойдем ко мне. У меня создалось впечатление, что твоя машина тебя пугает. Я отвезу тебя в город и позвоню в автослужбу – тебе пригонят автомобиль в целости и сохранности.

– Хочешь сказать, что я невменяем и машину вести не в состоянии?

– Да нет, просто так действительно лучше.

Мы пересели в его машину, снова закурили, он протянул мне фляжку и приготовился слушать. Но я долго не мог начать, не подбирались подходящие слова, ситуация мне самому опять стала казаться абсолютно нереальной.

– Знаешь, – проговорил парень, – так случайно вышло, до смешного случайно, что я как раз тот самый человек, который сможет решить твои проблемы.

Слова его прозвучали как-то зловеще или мне показалось? Почему мне так могло показаться, ведь я же сам думал, что именно он способен помочь?

Мнительность, болезненная мнительность, и ничего больше. Не стоит обращать внимания.

– Ильина, 37, – начал я и не удержался, проследил за его реакцией – никакой реакции не последовало. – Валуеву Анатолию Исаевичу, – продолжил и опять посмотрел, как он отреагирует – никак не отреагировал, – пришли четыре заказных письма. Одно за другим. – И замолчал, не зная, что еще прибавить, – главное и самое сложное я высказал.

– И что? – не выдержал он, когда мы в полном молчании почти одновременно докурили свои сигареты.

– Это было началом истории. Продолжение ты видел. Вернее, не видел, почему-то она исчезла. Продолжением была эта убитая женщина.

Он нажал на рычаг, машина плавно тронулась с места. Он мне ничего не сказал, совсем ничего – вздохнул и плавно пустил свою машину. И тогда меня прорвало, я ему все рассказал, сбивчиво, задыхаясь, но все-все, не упуская ни малейшей подробности. Мы въехали в город, а я все продолжал рассказывать. Он остановился у какого-то парка – гуща темноты и деревья, – но не прервал мой рассказ.

– И тогда я решил внести ошибку в их план – оставил машину и пошел пешком по дороге…

– В точности повторяя ситуацию с женщиной, переворачивая ее наоборот, на себя направляя, – перебил он вдруг меня – а до этого молчал, все молчал и слушал. И засмеялся. И зачем-то открыл бардачок, перегнувшись через меня. – Тут-то ты мне и попался!

Он смеялся, не останавливаясь, и рылся в своем бардачке. Я смотрел на его копошащуюся руку – чем-то она меня тревожила. И смех его тревожил. И последняя фраза. Что он там ищет? Что за бездонный ящик?…

– По-моему, мне пора представиться, – торжественно провозгласил он. В левой его руке был пистолет.

Тревожным шепотом шелестит дождь. Хочется махнуть рукой и отогнать его, как надоевшего комара. Но руку поднять невозможно. И глаз открыть невозможно. А дождь все шумит и шумит, нагнетая тревогу. На мгновение стихнет и опять возвращается.

Вчера Ирина своим ребятам читала «Сказку о дожде» Беллы Ахмадулиной. Думала, что им понравится. День был тоже дождливый, как и сегодня. Но им стало скучно, словно читала она на совершенно непонятном языке. И не только младшие, но и старшие никак не восприняли стихов.

Дождь шелестит и никак не уймется. Надо заставить себя встряхнуться, встать, отогнать…

Вранье! Она и не надеялась нисколько, что эти капризные избалованные «элитные» дети воспримут стихи, – читала для одного только Антошки. Читала и следила за его лицом, надеясь, что вот сейчас, что вот наконец произойдет… Ничего не произошло! Как всегда, его лицо осталось абсолютно безучастным – непонятно, слышал ли он ее вообще.

Надо проснуться, но глаз открыть невозможно. Веки пропитались дождем, набухли и отсырели. И рук не поднять. Дождь просочился в помещение, дождь накрыл ее своим тяжелым сырым покрывалом и не хочет отпустить. На губах проступила соль – она в плену у дождя.

Ерунда! Надо проснуться. Дождь не бывает соленым. Как море, как слезы. Надо проснуться! Какое право она имела заснуть? Элитная группа элитного сада – элитные дети этого не простят.

Страшным усилием воли Ирина заставила себя открыть глаза. Серый день, и действительно дождь за окном. Оттого и сонливость, так внезапно напавшая на нее. И все же совершенно недопустимо было вот так заснуть. Если кто-нибудь видел, можно считать, что работы она лишилась. Ирина с беспокойством оглядела комнату: слава богу, няни нет, может, все обойдется. Да она и спала-то минут пять, не больше. Сколько можно проспать сидя за столом, в такой неудобной позе?

Голова тяжелая и болит, и такое уныние наводит дождь. Осень вообще не ее время года, а в старости, наверное, будут болеть и суставы. Работа воспитателя ей никогда не нравилась. И эти дети ей не понравились с первого дня. И этот элитный детский сад, несмотря на высокую зарплату, не понравился. Только Антошка… Но до него она так и не смогла достучаться. Думала, сможет, никто не мог, а она сможет, у родной его матери не получилось, а у нее получится. Не получилось и у нее. Никаким стихам не под силу развеять этот вечный туман перед его глазами, никаким сказкам. Не реагирует, ни на что не реагирует. Сидит целыми днями в углу на стуле или на скамейке веранды, уставившись в пустоту. Что он там видит, о чем думает? Откуда у него такое недетское нежелание участвовать в жизни, да просто жить? Как растормошить его, как проникнуть в его душу, как понять? В последние месяцы, с тех пор, как Антошка появился в ее группе, это стало основной Ирининой заботой – целью жизни. Почему? Она и сама объяснить не может. Чем-то трогает, до невыносимой боли в груди задевает ее этот ребенок. Маленький мученик. Он ненавидит солнце и боится дождя. Дети его сторонятся, детей он пугает. Почему он ничего не говорит, ни на кого не смотрит, никогда не играет – сидит неподвижно? А про солнце и дождь, возможно, она просто выдумала.