Алекс Надир - Сны Черного Короля

Какое-то количество времени я лежал без сознания. Какое – сказать сложно. Но, когда очнулся, на улице было темно.

Двигаться особенно не хотелось.

Не хотелось по паре причин. Во-первых, всевозрастающее беспокойство, что раны, полученные мной при падении, в действительности много опаснее, чем я мог заключить (самочувствие в положении лежа было сравнительно хорошее), и что, поднимись я сейчас на ноги, вся правда непременно откроется. Причем, если откроется, то с самой своей непривлекательной стороны. Причина вторая – и, возможно, что главная – ни на секунду не оставляющее ощущение, что за мной упорно следят. Тот, кто слепил недавно фонариком, стоит где-то невдалеке и держит на мушке, ожидая, когда я наконец двинусь.

Почти теряя рассудок от страха, я выдохнул – «Эй!»…

Выстрела не последовало.

Тогда, выдохнув снова, неуверенно шевельнулся.

Боль (что тоже весьма удивительно) проигнорировала это поползновение. И, немного помешкав, я встал и осторожно пошел, взяв курс на смотрящее на меня с края ямины деревцо.

Так и решил: доберусь до него, можно будет наддать ходу.

Ходу я не наддал. Когда до ориентира оставалось дотянуться рукой, меня кто-то окликнул: как будто сзади и слева; и близкий, резкий звук выстрела на мгновение распорол тишину.

Впрочем, стреляющий промахнулся. Однако и я был в такой критической ситуации впервые. По причине чего не нашел варианта умней, как повалиться на землю, отчего вновь полетел в яму.

Оказавшись на дне, открыл глаза и тут же увидел мчащегося ко мне на всех парах человека. Причем человек этот возмущенно размахивал руками, и создавалось впечатление, будто имел желание сделать мне выговор. За что – я так и не понял. Поскольку то, что вылетало сейчас у него изо рта, не отмечалось подобающим акустическим сопровождением, а еще капельку позже и вовсе оказалось задернутым огромной белой простыней. Особенно по второму я легко догадался, что снова теряю сознание…

Очухался я уже на диване.

Занимающем место в углу просторной убранной комнаты, посередине которой, в кресле, сидел уже другой человек. В изящном мраморном камине потрескивали, играя лживым огнем, небольшие декоративные поленца; сквозь опущенное драпри пробивался тусклый, но, наверное, все-таки дневной свет. Человек в кресле показался отдаленно знакомым.

– Где я? – спросил я. (Хотя первоначально и задумывал произнести нечто вроде «кто ты?»).

– У меня дома, – тепло улыбнувшись, отреагировал неизвестный.

– Дома… – я посмотрел на камин, на шевелящийся в нем огонь и тотчас же помрачнел. От мысли, что дома так не бывает.

– А тогда я здесь откуда? – вновь пробурчал я, не вполне пока что-нибудь понимая, и еще раз недоверчиво оглядел комнату.

– Мужик привез.

– Какой?

– Странный.

– Стра-анный? – я переспросил так, будто самым удивительным в этой истории было вовсе не то, что меня неизвестно когда и куда привез какой-то мужик (которого, кстати, совершенно не помнил), – мужика я вроде еще допускал. А то, что мужик был именно странным . Словно сама по себе такая его характеристика являлась чем-то из ряда вон.

– А ты… вы тогда кто? – продолжил я, чуть обождав, свои лишенные всякой логики и связи вопросы, внимательно всматриваясь в отдаленно знакомое лицо.

Оно по-прежнему улыбалось.

– Хлестаков. Ни о чем случайно не говорит?

– Инкогнито… из Петербурга? – не найдя ничего более дурацкого, предположил я и даже стал ждать вероятного подтверждения.

Хлестаков заржал словно лошадь.

– Знаешь, шутка вовсе не оригинальна. Девять из десяти, знакомясь, задают мне этот вопрос. Куда, наверно, забавнее видеть перед собой человека, не помнящего, как он сюда попал. Какая по счету бутылка, мне интересно, оказалась последней?

– Я не пью.

Эта короткая фраза вновь вызвала смех.

– Достаточно смелое утверждение для декларирующего такой внешний вид. Не находишь?

Я, кажется, понял, в чем заключался смысл намека; понял, и даже собрался пролить некоторый свет, не вдаваясь, впрочем, в подробности, почему произошло так, что я предстал перед товарищем в таком отвратительном виде. Однако мероприятие – «проливать некоторый свет, раскинувшись, как какой-то плейбой, на роскошном диване» не совместилось во мне с обликом воспитанного человека, и я попробовал встать, для чего сбросил покрывавший меня чуть ранее плед…

О, тут было от чего прийти в удивление.

Вместо поношенной клетчатой рубашки, которая по логике должна быть надета на мне, тело облекала какая-то… не могу выразиться по-иному, новомодная дрянь – тоже, впрочем, в виде рубашки, правда вся испещренная откровенно дикими рисунками, в целом представляющими собой план, по-видимому, какого-то экзотического острова, сплошь населенного пальмами, аборигенами, черепами и костями. Добавлю, «дрянь» имела решительно желтый цвет, ниже ее шли синие, с огромными красными горошинами широченные брюки.

Таинственное перевоплощение настолько подействовало на меня, что весьма долгое время я не мог вымолвить ни слова.

Хлестаков тоже, глядя на «это», как-то посерьезнел.

– Видите ли, э-э… – я хотел сказать: «Хлестаков».

Но ощутил вдруг неловкость перед всей этой официальщиной и умышленно сбился, ожидая, что будет подсказ.

– Олег, – последовало через секунду, – чего уж теперь…

– Видите ли, Олег, – произнес я еще нерешительней (окончательно сбило с толку, что я так и не выяснил для себя, продолжает он шутить или нет? Как звали того Хлестакова, хоть убей, вспомнить не удавалось).

– Видите ли, Олег, – повторил я. – Все дело в том, что одежда, которую вы имеете несчастье лицезреть в эту минуту на мне, – она не моя! Не знаю пока, как она на мне оказалась, но только могу сказать точно: еще несколько часов… да, наверное, часов назад на мне было надето совершенно другое. Правда, и оно отличалось некоей аляповатостью – по причине того, что со мной произошло одно очень неприятное происшествие, рассказать о котором сейчас не могу… Не могу, потому что и сам толком не знаю, как так случилось. Однако искренне хочу вас заверить, что мое появление здесь в таком, так сказать, виде, с употреблением, а тем более со злоупотреблением алкоголя совершенно не связано. Вот.

Хлестаков сказал: «у-у…». Затем санатомировал меня своим пронзающим взглядом и, как будто по результату, что-то решил.

– Ты что, меня серьезно не помнишь?

Я отрицательно покачал головой.

– …Ладно! – на миг он оторвался от спинки своего кресла и ладонями шлепнул по подлокотникам. – Все равно через неделю в Гамбурге пройдет семинар, на котором меня ждут с докладом. Тургенев и клинопись Ниппура! Кстати, надеюсь, ты не оставил своих литературоведческих поисков?