Светлана Алешина - Двуликий ангелочек (сборник)

– Вы занимались спортивной гимнастикой? – спросила я.

– Очень серьезно занималась, – позволила она себе улыбнуться, видно, воспоминания о своем спортивном прошлом были для нее дороги. – В семьдесят втором мы даже заняли третье место на чемпионате Европы. Это было самое большое мое достижение. В тот год я и познакомилась с Олегом.

– Олег – это ваш муж? – спросила я.

– Да, – ответила она, и я обратила внимание, как тень снова вернулась на ее лицо. – Муж.

– Вы вышли за него в семьдесят втором? – уточнила я, чтобы вернуть ее к рассказу о себе.

– Нет, ровно через год, – ответила Ксения Давыдовна. – В семьдесят втором мы только познакомились. Это было так романтично. Мы были на сборах в Коктебеле, а он отдыхал там, приехал на несколько дней, решил устроить себе маленький отпуск. Он очень много работал и без выходных практически. На каком-то закрытом заводе. Я заплыла далеко в море, там мы и познакомились с ним в воде. Плыли и разговаривали друг с другом. Он на пять лет меня старше и тогда уже был самостоятельным человеком, у него были квартира и машина. Конечно, ему помогли родители, его отец был крупным чиновником в Тарасове, руководил торговлей. Олегу это потом очень пригодилось, когда он начал собственное дело. Его отца многие хорошо помнят и сейчас. Олег смог воспользоваться связями и знакомствами своего покойного отца. – А чем ваш муж сейчас занимается? – спросила я.

– Он фактически руководит фирмой «Терция», – ответила она. – Фирма очень солидная, как я понимаю, хотя, честно признаться, я ничего о его делах не знаю, он никогда мне о них не рассказывает. Знаю только, что «Терция» занимается оптовыми поставками сигарет в города России и ближнего зарубежья. Олег – вице-президент фирмы.

– Простите, Ксения Давыдовна, – спросила я. – Вы сказали, что это вы уговорили вашего мужа взять ребенка из детдома. А он не хотел этого делать? Возражал?

– Он, собственно, не возражал, – пожала плечами женщина. – Но я видела, что ему не очень нравится эта идея. Он все никак не мог поверить, что у нас не может быть своего ребенка. Но врачи не оставили мне никакой надежды на это. И я поверила в нашу беду раньше его.

– Как он относился к девочке? – спросила я, не решившись назвать ее «дочерью» человека, который удочерил ее против своего желания, я почему-то была уверена, что он не хотел этого делать, а только уступил просьбам расстроенной жены.

– Им очень редко удавалось бывать вместе, – вздохнула Ксения Давыдовна, а я почувствовала, что ей неприятно вообще говорить на эту тему. – Гелечка, собственно, всегда была со мной…

«Вот откуда ко мне привязалось это слово – «собственно», – сообразила я, а вслух спросила:

– А у вас было много свободного времени?

Ксения Давыдовна тяжело вздохнула и произнесла с какой-то обреченной интонацией:

– У меня оно все было свободным. Вернее, стало свободным сразу после того, как я вышла замуж.

– Вы бросили гимнастику? – удивилась я.

– Олег не захотел, чтобы я выступала на соревнованиях, – усмехнулась Ксения Давыдовна. – Он очень ревнив, а гимнастика – это постоянные поездки, – то на соревнования, то на сборы. Он просто сказал мне, что я больше никуда не поеду. И я подчинилась. Сидела дома. Раз в три месяца он возил меня куда-нибудь на море, это был настоящий праздник для меня. Но праздник всегда длился лишь один день. Один день, в который он устраивал себе выходной после почти непрерывной трехмесячной работы.

– И чем же вы занимались, когда бросили спорт? – спросила я.

– Ничем, – покачала она головой. – Сидела дома и мечтала о ребенке. Да мне и негде было работать. Образование – десять классов. Можно было остаться в гимнастике тренером, но… Олег и против этого возражал тоже.

Она помолчала и добавила тихо:

– У меня никого не было ближе Гелечки. Вы не представляете, как мне трудно это пережить…

Что-то меня в ее скорби не устраивало, вызывало недоверие, хотя я не могла бы сказать, что именно. Может быть, та готовность, с которой она предавалась страданию? Тяга к страданию очень распространена у женщин, неудовлетворенных своей жизнью.

– Как это случилось? – спросила я тихо, как бы подстраиваясь под тон, который она задала нашей беседе.

– Мне позвонил Олег, ему первому сообщили, – сказала Ксения Давыдовна. – У Гелечки в кармане нашли его визитку. Никаких документов при ней не было, и милиция, которую вызвали люди, обнаружившие ее, позвонила по номеру телефона, указанному в визитке. Олег пытался подготовить меня, он сказал, что врачи еще не могут сказать, останется ли она в живых, но Гелечка была уже мертва. Она умерла сразу, как только упала на асфальт. Я как представлю, что она испытала за время падения, мне кажется, я схожу с ума от ужаса. Самое страшное – лететь вниз и знать, что никакой надежды на спасение нет, что сейчас наступит смерть и ее уже не избежать. А еще – страх перед болью, которая через мгновение захлестнет тебя и убьет. И потом – страшная боль, пронзающая все тело, как взрыв… Но до этого – бесконечные секунды этого ужасного падения. Я не знаю, как это было, но всем сердцем надеюсь, что моя девочка сошла с ума на мгновение раньше, чем ударилась о землю…

«А ведь она и в самом деле ничего не знает, – подумала я. – Но очень ярко рисует картину страданий. Прямо – талантливо. Кажется, мысль о самоубийстве не раз уже ее посещала…»

– Вы считаете, что ваша дочь не могла сама… пойти на такой шаг? – спросила я.

– Я не верю в это! – очень твердо сказала она. – Олег сказал мне, что на том самом этаже, откуда она…. Там нашли окурки и много различных следов, но потом выяснилось, что эта лоджия последнего этажа – любимое место местных подростков, они там почти каждый день собираются. И милиция решила, что проще всего считать это самоубийством. Но я все равно не верю в это! И не только потому, что не хочу в это верить.

– Вы разрешите мне взглянуть на ее комнату? – спросила я.

– Я ничего в ней не трогала. Даже не заходила туда, – сказала Ксения Давыдовна. – Мне трудно это сделать. Пока я не увижу, что ее комната пуста, я буду надеяться, что она вот-вот выйдет из нее.

Воспользовавшись ее разрешением, я прошла в комнату, в которой жила ее приемная дочь. Ксения Давыдовна осталась сидеть в кресле.

Признаюсь, я была несколько удивлена небольшими размерами этой комнаты. По сравнению с шикарной гостиной и огромным холлом на первом этаже комната умершей девушки казалась просто стенным шкафом. Это было странно, и я отметила про себя, что стоит найти этому факту объяснение – почему в таком огромном доме со множеством, надо полагать, просторных комнат приемная дочь занимала самую крошечную, что-то вроде кладовки.

В комнате вдоль одной стены стояла деревянная кровать, вплотную к ней – письменный стол с компьютером, еще одна стена была занята книжными полками, на большинстве из них книги стояли ровными, подогнанными рядами, и было видно, что их годами не трогали с места. Хотя пыли там я не обнаружила.