Вячеслав Белоусов - Коварная дама треф

Нашлось лекарство. В кабинете тревожно, тоскливо запахло. Секретарша бросилась к окну.

– Открыть, Николай Петрович?

Игорушкин кивнул и, подумав, добавил:

– Среди наших есть кто из врачей?

– Есть. Тамара Николаевна.

– Смирнова?

– Да.

– Пригласи. А то как бы чего ни случилось.

– Не надо, – вдруг поднялась женщина. – Не надо. Мне хорошо.

– Присаживайтесь. Присядьте. Так лучше? – секретарша засуетилась вокруг посетительницы.

– Спасибо, – женщина повернулась к Игорушкину. – Вы правы. Мне предстоит еще многое сделать сегодня… И надо все обдумать… Я потом приду. У меня только одна просьба.

– Пожалуйста.

– Вызовите следователя из Москвы.

– У вас есть основания не доверять моим работникам? – Игорушкин насторожился.

– Нет. Простите великодушно.

– Тогда почему?

– Я все расскажу… Только потом… Когда расстанусь с моей дочкой совсем… – Женщина снова задрожала, но удержалась от слез, прикрывшись платком.

– Хорошо, хорошо.

– Обещайте!

– Я подумаю. Во всяком случае, обещаю, что следствием будут заниматься мои лучшие работники. Старшие следователи. Устраивает?

– Спасибо, – она встала, выпрямилась, но остановилась, замерла и обернулась.

– Только поспешите, ради бога. Они уже прячут следы.

– Кто они?

– Они! Они перевернули весь дом! Что же они ищут? Спасите меня!

И схватилась за подвернувшуюся ручку двери, чтобы не упасть.

А Игорушкин, подойдя к окну, еще долго не мог прийти в себя, выбраться из стихии нахлынувших эмоций.

Ошибкой было бы предположить, что визит этой несчастной, но не сломленной страшной трагедией женщины, стал исключительным событием или редкостью. Вся его прокурорская жизнь, насыщенная разными, в том числе и такого рода неприятными происшествиями, заморозила душу. Убийства, самоубийства, смерть, трагедии похлеще, чем гибель одного человека, взрывали, будоражили психику и преследовали его часто в молодости, но потом, со временем, стали обычным, ординарным явлением.

Смерть щадила его и не прикасалась к его близким.

Помучился он, схоронив мать. Он ее любил по-своему, переживал сильно, даже слег. Но, конечно, она свое пожила, старушке повезло, дотянула до девяноста почти…

Близкие у него не умирали. Петруха, хотя и жил далеко, а звонил часто, сам наведывался из года в год, последний раз с внучком уже прикатил, Колькой его порадовал. Есть кому дело его продолжать! Малец, внучок, в него пошел, так же глазаст и крепок! Майка, та рядышком постоянно, под рукой, стрекоза непоседливая. Аннушка… повсюду идет с ним рядом. И так всегда.

Игорушкин отошел от окна, сел к столу. Рабочий день продолжался; за окном он шумел, гудел снующими машинами, шелестел, играл ветром в листьях любимого ясеня у балкона, пощипывал лицо солнечным лучиком, забежавшим в бумаги на столе. Игорушкину предстоял день больших хлопот и забот. Но прежде нужно прикоснуться к тому, от чего страдала и мучилась только что покинувшая его кабинет женщина.

– Владимир Владимирович! – Шаламов на ходу прицепился к спешащему заместителю начальника следственного отдела. – Володя!

Малинин, не останавливаясь, широкими шагами торопился к приемной прокурора области.

– Михалыч, погоди! Мне докладывать шефу! Колосухин приболел, – так и не затормозив, с кучей бумаг вошел в дверь приемной тот. – Дождись. Через полчаса, максимум – час, освобожусь.

– Что ты! Меня в медвытрезвителе заждались.

– Где? – замер у раскрытой двери Малинин. – Ты как туда? Какими?..

– Расскажу все. Выдели мне сейчас минут пять-десять.

– Надежда! – крикнул в приемную Малинин. – Что шеф? Один?

– Занят, – донесся голос секретарши. – У него персона важная. Женского пола.

– Меня спрашивал?

– Сказал, чтоб никого.

– Ого! – покачал головой Малинин. – Как освободится, найди меня.

– Хорошо, Владимир Владимирович.

– Твое счастье, Михалыч, – Малинин улыбнулся криминалисту. – Пошли ко мне. Ты что это с утра в медвытрезвителе забыл?

– Не что, а кого, – Шаламов по обыкновению был хмур. – Мужики там меня дожидаются. Двое.

– Кто ж залетел-то?

– Нет, ты не то подумал, Володь.

– А чего ж?

– Они у меня вроде подозреваемых.

– Погоди! Это не по ночному трупу, что вчера ты выезжал?

– Точно, – качнул головой криминалист.

– А я вот сводку шефу несу как раз. Самоубийство женщины?

– Да, – совсем нахмурился Шаламов. – Только пока не уверен я. Как бы уголовное дело не пришлось возбуждать.

– Она же вены вскрыла? – Малинин, зайдя в кабинет, остановился у стола, отыскал среди бумаг нужную, прочитал.

– Вот. В группе самоубийств эта информация за прошедшую ночь. Дочка известного лекаря, между прочим, заместителя главного врача нашей областной больницы, обнаружена в ванной с порезанными венами на обеих руках.

– Ну чего ты мне читаешь, – отвернулся к окну Шаламов. – Меня подняли. Сам выезжал. Я же тебе сказал. Вместо районников вытащили. Это что же творится? Кто дежурит у нас? Не пойму.

– Максинов подписал сводку? – тоже вопросительно глядя на криминалиста, проговорил Малинин и присел за стол. – Ты чего же, Владимир Михайлович, особое мнение имеешь по этому поводу? Сомневаешься в самоубийстве?

– Сам пока не знаю, – Шаламов так и не поворачивался от окна. – Не все там так просто, чтобы сразу с самоубийством выскакивать. У милиции все упрощенно, им все ясно.

– Так эти мужики? В вытрезвиловке-то? – Малинин быстро соображал. – Они, выходит, подозреваемые у тебя?

– Не то чтобы…

– Это как? Тогда за что же ты их туда упек?

– Да не я! – Шаламов повернулся, красные глаза его выдавали бессонную ночь. – Я с осмотра трупа запоздно уже домой добрался, лег, спать не спал, кошмары какие-то мучить начали. Эта баба приснилась! Летала перед моим носом пуще Натальи Варлей! А потом менты снова меня подняли почти под утро. Их самих врачи «скорой помощи» вызвали в квартиру, где муж этой… покойной Туманской, Вадим, в крови валялся. Сам он тоже врач «скорой», но мертвецки пьяный и избитый почти до смерти на полу в углу.

– Вот дела… – Малинин повертел в руках листок оперативной сводки. – Тут об этом ни слова.

– Там и не должно быть. Я ж его не задерживал как подозреваемого, – Шаламов достал сигареты, закурил. – В той квартире его дружок рядом в том же непотребном виде покоился. Тоже весь в крови, избит до неузнаваемости и пьян как свинья.

– Да…

– Ну я сыщикам нашим команду дал, чтобы в вытрезвиловку их везли. До полного, так сказать, человеческого вида в себя приходили. Они же оба невменяемые. Ни бе, ни ме, ни кукареку. С ними работать нельзя. Квартиру соседям сдал до лучших времен.