Вячеслав Белоусов - По следу Каина

– Натюрморт, – совсем взгрустнулось мне. – Яблоко раздора.

– Ничего, – разливая по рюмкам, хмыкнул Донсков. – Сейчас вспомнишь, расскажешь, и я вас помирю.

Мы чокнулись и выпили.

Что я мог рассказать Донскову? Кроме недочитанного протокола допроса свидетельницы Толупановой Ивелины Терентьевны, темы у нас с Федониным не было. Уж больно сладка получалась в её длиннющих повествованиях личность этого преподобного архиерея Митрофана. Одно она пела со слов Константина Мефодьевича, помощника ключаря Успенского собора Дмитрия Стефановского, другое черпала из собственной памяти, но в обоих перезвонах однозначно возносила архиерея Митрофана как безвинную жертву.

– А Константин Мефодьевич, выходит, её муж? – налил по второй Донсков.

– Умер. Их, всех сторонников старой православной веры, которой придерживался патриарх Тихон и, конечно, архиепископ Митрофан, осудили за откровенное сопротивление декрету о церкви. Естественно, из тех мест многие не возвратились, но деду тогда повезло.

– А эта? Свидетельница?

– Их приговорили к ссылке за сопротивление изъятию церковных ценностей, – повторил я. – А она к мужу поехала в места отдалённые. Потом вернулись вместе.

– А обновленцев, значит, не трогали?

– Ты, капитан, совсем в этих вопросах не плаваешь, – уколол я надоевшего Донскова. – Хоть почитал бы чего-нибудь. Вон, Павел Никифорович меня раскритиковал, так я теперь профессоров экзаменовать могу.

– То-то я гляжу, вы сцепились с ним нос к носу. Хорошо, я здесь оказался, а то неизвестно, чем кончилось.

– Истина требует, – подставил я рюмку и на бутылку кивнул. – Яблоко-то кислое приволок, оскомина зуб съела.

– Это у тебя, Палыч, на другое оскомина появилась, – засомневался тот. – Я тоже не слепой. Заморочил вам обоим головы Семиножкин. Его уж нет в живых, а вам хлебать и хлебать.

– А себя забываешь?

Но, видно, пора было вмешаться ещё кому-то в наш разговор: подпрыгнул от звонка телефон на столе и умолкать уже не собирался.

– Это меня, – опередил Донсков и трубку выхватил из-под самого моего носа. – Я в дежурке предупредил, чтоб если что, здесь меня искали. У Федонина.

Говорил он недолго, только поморщился, как от зубной боли и выражение лица до конца разговора у него уже не менялось.

– Что ещё? – поднялся я собирать со стола. – Подвезёшь до дома?

– Павел Никифорович как в воду глядел! – Донсков трубку оставил, торопливо принялся мне помогать. – За что я его уважаю, так это за великое чувство предвидения. Будь он здесь, пришлось бы ему с нами вояжировать.

– Что такое? Ты можешь без своих шуточек, капитан!

– А куда нам без них? – Донсков уже улыбался мне всем набором имевшихся в его рту доброкачественных зубов. – Семиножкина не зря укокошили. Вот она, разгадка тайны! Вдова, очухавшись, сейф нашла в стене. За картинами ховал его коллекционер церковной утвари. А вы с Никифорычем спорите! Поедешь со мной? Сейчас машину пришлют.

,в которой несостоявшийся врач, непризнанный знаток древних медицинских наук, бывший артист, поэт и фармацевт Аркадий Викентьевич Дзикановский претендует на главную действующую роль, но становится следующей жертвой таинственных и трагический событий

Ранним ненастным утром, когда даже солнце, зацепившись за край сумрачного горизонта, ещё раздумывало всходить ему или повременить, на безлюдную тихую улочку из низкой подворотни вынырнула согбенная примечательная фигурка и, прихрамывая на левую ногу, заковыляла, придерживаясь ближайших стен. Похоже, это время было выбрано путником не случайно. Как ни тяжко давался ему каждый шаг, как ни нуждался он в посторонней помощи, что-то подсказывало – им движет большая нужда. Впрочем, возможно, имелась и другая причина: желание остаться незамеченным, пока город пребывал почти пустынным.

Человек этот был неказист, тщедушен и старомоден, можно сказать, дряхл и возрастом, и одеждой. Но в видавшем виды костюме просматривались изящество и даже былое фатовство. На нём мешковато сидел когда-то великолепный, а теперь замызганный удлинённый пиджак, напоминавший дореволюционный сюртук, а на голове широкополая тёмная шляпа. Кроме всего прочего он курил трубку, что значительно мешало ему передвигаться, хотя он и опирался на дорогую трость. Последние детали могли характеризовать старика либо большим чудаком, либо человеком, попавшим в исключительную ситуацию, заставившую его воспользоваться в тяжёлой дороге тем, без чего не обойтись.

Когда на его пути оказался небольшой пустующий сквер, он вздохнул с явным облегчением, тут же присел на первую попавшуюся скамейку, снял с головы шляпу и устало вытер пот со лба. Вытащив изо рта трубку и осторожно оглядевшись, не особо поворачивая низко опущенной головы, он докурил её до конца уже совсем спокойно, аккуратно выбил и, бережно спрятав, тут же продолжил путь.

Может, его подгоняло ненастье? Не оставляя сомнений, назревал дождь, а то и ливень. Воздух, перенасыщенный влагой, неприятно мокрил лицо, ветер стих и совсем залёг. Миновав несколько кварталов и, по-видимому, совсем обессилев, уже у самой набережной путник свернул в грязный переулок; асфальт кончился, а с появившимися тут и там колдобинами возникли новые трудности, однако по тому, как он ускорил, а не замедлил шаги, было ясно, что до конечной остановки осталось недалеко.

Нырнув в полуразвалившиеся ворота двухэтажного расползающегося П-образного строения, он замер на площадке внутреннего дворика, подыскав опору для спины в виде засохшего старого дерева. Со всех стен древнего жилища спускались вниз допотопными, но ещё крепкими лестницами деревянные веранды. Обычно с прикорнувшими, дремавшими кое-где пенсионерами, в этот час они пустовали. Отметив про себя эту приятную малость, старик хмыкнул удовлетворённо, вздохнул и постучал в дверь первого этажа. Ему никто не ответил, но он уже не спешил и терпеливо пережидал несколько минут. Когда он опять достал трубку и, потискав её в ладонях, снова потянулся к двери, за его спиной из тёмного угла за лестницей неслышно выступил крепыш в серой куртке и легонько коснулся его плеча:

– Вы не к Аркадию Викентьевичу?

– Простите, – дрогнув, обернулся он.

– К Дзикановскому?

– Мне, собственно… видите ли… – замялся и совсем обмер он, заметив краем глаза второго в сером, двинувшегося из другого угла дворика.

– Мы тоже к нему, – хмыкнул крепыш, не дав опомниться, легко распахнул дверь и втолкнул его внутрь.

– Собственно, чем обязан? – залепетал он, но зажмурился от ударившего в глаза яркого луча фонарика.

– Юрий Михайлович! – крикнул кто-то сзади. – Как ждали. Явились – не запылились.