Сергей Качуренко - Восьмая поправка

– Это поэтому так называется озеро в Шацке? – уточнил я.

– Ну, да. У нас – Лиховель, а в Шацке – Люцимер. Короче довел этот буржуй Люцимерский сельскую девушку Берту до того, что она в нашем озере утопла. А потом стала русалкой. А граф тот сильно переживал и утоп в другом озере, а потом тоже каким-то кикимором лесным стал. Поэтому и озеро назвали Люцимер. Вот теперь эта парочка занимается тем, что людей на тех озерах губит.

– Ужас какой! – поежилась Оля. – Ну а Графин ваш тут причем?

– Так на берегу Лиховеля остались же развалины маетка [8] Маеток – (польск.) – поместье. этого графа Лиховельского. А Графин предъявил право на наследство и объявил их своей собственностью. А «голова» оформил ему все документы. Зовут Графина Петром Петровичем Заболотным. Это по паспорту. Но сам он называет себя Дарием Лиховельским.

– У меня уже голова пухнет от этих титулов, – вздохнула Оля. – Ну, как люди могут верить в такую белиберду?

– Так верят же, – продолжал Степьюк. – Графин этим именем и стихи свои подписывает. Их брошюрами печатают, а потом бесплатно раздают людям вместе с пайками. Так на обложке и написано: Дарий Лиховельский «Невирьевские баллады». Лично я их называю «стоном озабоченного лося в период спаривания по причине отсутствия самки».

Мы дружно рассмеялись, но я почувствовал нахлынувшую изнутри тревожную волну. Нечто похожее довелось испытать в Николаеве после прочтения электронного письма с изображением олимпийского мишки, которое похититель прислал Бокальчуку. Его угрожающий текст нельзя было забыть: «Я не хочу убивать твое тело, я буду медленно убивать твою душу».

Тем временем Лэм продолжал рассказывать:

– «Голова» выдал этому борзописцу ссуду на постройку дома. Теперь он возле развалин маетка строит нечто похожее на тюрьму. Каменный забор в два человеческих роста и трехэтажный дом с маленькими, как бойницы окнами. Сторожей там целый взвод, и строители все «импортные». Официально Заболотный числится директором нашего дома культуры, а на самом деле он идейный вдохновитель «фронта». Сейчас вот Невирьевскую конституцию пишет.

У меня бесконтрольно вырвалось короткое бранное слово.

– А куда смотрят местные законники? – извинившись, спросил я. – Милиция, прокуратура.

– А туда же и смотрят, – Степьюк закатил глаза. – В светлое космическое независимое ни от кого будущее. Я же говорил, что новый прокурор пляшет под дудку Недоли. А главный мент Кущ и судья по своей тупости и алчности тоже дружно подтанцовывают. А законы в Невирье работают так, что, кажется, настало время военного коммунизма. Малейшая провинность – сразу судимость. Не так посмотрел – админарест. Один из родителей моих учеников, который входит в близкое окружение «головы», написал на меня жалобу. На следующий день меня из школы и уволили. Куда я только не обращался? Бесполезно. Сказали, что если еще одну жалобу напишу, то меня вообще не найдут. И жену стали репрессировать. Вот я и отступил. Зато занимаюсь теперь любимым делом. Общаюсь с людьми посредством наполнения их желудков вкусной и здоровой пищей.

– А где же местные журналисты? – спросил я. – Блоггеры, в конце концов!

– Там где и старый прокурор. Своей газеты в районе давно нет. Вместо нее – прокламации «фронта» и стихоплетные брошюры. Был корреспондентский пункт областной газеты, но сгорел вместе с музеем и архивом. Журналисты разбежались, а интернет есть только у Графина. В общем, он и есть – вся районная пресса.

– А мобильный интернет? – не отступал я.

– Так я же сказал, что все в руках Графина. Говорят, в его доме есть аппаратура, которая контролирует мобильную связь и интернет. По ней все мобилки в районе отслеживаются. Если что, то его подручные сразу же телефоны отбирают, а людей сдают в милицию Кущу.

– А телевидение? – приняла эстафету Оля.

– Тоже самое, – махнул ручищей Лэм. – Государственные телеканалы отключены, а спутниковая «тарелка» под контролем Графина. В общем, люди телевизор не смотрят. Верят в то, что через него могут напустить на них информационную заразу.

– Ну, с этим можно согласиться, – закивал я. – Вот только верится с трудом, что наш народ может отказаться от телевизора.

– От чего только не откажешься ради того, чтобы желудок был полным, – прокомментировал Степьюк. – И не забывайте заоблачный уровень пьянства в районе.

– Ну, а церковь в Невирье есть? – поинтересовалась Оля.

– Конечно, есть, – удивился вопросу великан. – Только священника нашего замордовали совсем. Батюшка сразу отказался участвовать в их балагане. Так «фронтовики» распустили слух, будто отец Павло – развратник и пьяница. Будто любит юных мальчиков. Бред, конечно же, полный. А вот люди в церковь ходить перестали. У них вместо этого теперь митинги.

Разговор затягивался и постепенно стал напоминать интервью с человеком явно заинтересованным. А из-за этого он мог быть не совсем объективным. Поэтому я решил перевести разговор в более конкретное русло.

– Ты упомянул о череде несчастных случаев в Невирье. Кто-то грибами отравился, кто-то под машину попал. Наверное, были и утопленники. Я вот слышал, что недавно кого-то молнией на озере убило.

– Было такое. Сам я, правда, не видел – как всегда на работе пропадал. Но жена рассказывала, будто парень какой-то приезжал в Невирье искать могилу прадеда, погибшего в наших местах во время войны. Поэтому никого и не удивило, что он в окрестностях озера бродил. А молнии в Лиховель часто попадают. Старухи наши говорят, будто это Бог гневается и хочет спровадить в ад утопшего графа и русалку Берту. Я, конечно, в это не верю. Что Богу больше заняться нечем, как только водяными кикиморами? Но я не верю и в то, что того парня могло молнией убить. Спросите почему? Уж больно много несчастных случаев за последнее время. И самоубийства случаются. Но почему-то только с теми людьми, которые выступают против «фронтовиков». Или с теми, кого считают подозрительными. Как по мне, так в районе работает тайная бригада больших умельцев трагических инсценировок. Как в советском КГБ или секретной службе Генриха Гимлера.

– У меня уже волосы на голове шевелятся, – призналась Оля. – Может, все-таки не будем настолько сгущать краски?

– А ты семью Максимчуков знаешь? – быстро спросил я, чтобы успеть предотвратить очередной эмоциональный всплеск у нашего рассказчика.

– Конечно, знаю. Андрей в параллельном классе со мной учился. Умный пацан. Он после школы в Киев уехал в институт, а потом где-то за границей учился. Наши отцы тогда вместе лесничими работали. Мой-то умер давно, а его батя сейчас сильно пьет. С работы выгнали…

– А самого Андрея давно видел? Говорят, что он приезжал в Невирье?