Светлана Бестужева-Лада - Одинокая волчица. Том первый. Еще не вечер

А потом начались стуки, звуки, самопроизвольное передвижение мебели и всякие прочие «прелести». Несколько раз у меня возникало четкое ощущение того, что кто-то заглядывает ко мне в окно. Если учесть, что окно это находится примерно в десяти метрах от поверхности земли, то мысль была безусловно интересной. Предметы, правда, по квартире не летали – врать не буду. Но зато возникло впечатление, что квартира прямо-таки выталкивает меня из себя. Во всяком случае нормально жить в ней было невозможно, а уж спать – тем более. Даже Алька, у которого отродясь не было проблем со сном, стал просыпаться от этих непонятных шумов, и предположил, что в доме появился классический барабашка.

– Давай поищем специалиста по аномальным явлениям, – предложил он.

В этот момент внезапно вспыхнул доселе мирно стоявший возле дивана торшер. То есть не лампочки зажег, а заполыхал самым неподдельным огнем торшер. Счастье, что в этот момент мы оказалась дома и рядом, а то и до беды было недалеко. Когда мы с Алькой погасили огонь, я решительно оделась и сказала, что иду к специалисту. К психиатру.

– Позвони сначала в организацию по аномальным явлениям, – удрученно сказал Алька. – Надо где-нибудь раздобыть телефон.

– Вот и займись этим, – сказала я, остывая, – а я пока схожу по делам.

По делам: это было сильно сказано. Просто я решила пойти в церковь, куда иногда захаживала по настроению. Почему – не знаю, захотела и все.

Надо сказать, что особого понимания я со стороны местного священника не встретила. Он посоветовал выбросить из дома «греховные изображения», помолиться, покаяться, исповедаться и причаститься. Совет вполне разумный, но беда заключалась в том, что я никак не могла заставить себя прикоснуться к этим самым изображениям. Не поднималась рука – и все тут.

Я вернулась домой, отогнала Альку от телефона, который уже раскалился от бесплодных попыток найти нужные координаты, позвонила своей приятельнице-гадалке Алине, признанной специалистке по магии и прочим штучкам, и постаралась внятно изложить ситуацию. Особо я напирала на то, что не могу выбросить коллекцию сама, а сейчас как раз Алька в Москве, было бы удобно… Услышав об этом, Алина пришла в ужас:

– Нельзя это делать самой, ты с ума сошла! А уж ребенка привлекать… И думать об этом не смей! Вот телефон моего батюшки, звони ему, советуйся и делай все, как он скажет.

Батюшка оказался человеком в высшей степени тактичным и понимающим. Он подтвердил, что самодеятельность в этом случае недопустима, и взялся помочь. На следующий же день он приехал и прежде всего отслужил молебен, а потом сам сложил всю окаянную коллекцию в несколько больших картонных ящиков и куда-то унес. Вернувшись же, по всем правилам освятил квартиру, исповедовал меня, причастил и…

И наступила тишина. Ни пугающих ночных звуков, ни самопроизвольно меняющих свои места предметов – ни-че-го! Не испытай я весь предыдущий кошмар на собственной шкуре, я бы посчитала такой рассказ плодом чьей-то безудержной фантазии. Были у меня сомнения относительно собственной психической адекватности, и окрепнуть им не дало только то, что Алька при всем этом присутствовал, а у него с психикой все в порядке.

Самое интересное заключалось в том, что во время моих злоключений в квартире мне ни на минуту не пришло в голову самое простое средство хотя бы временно облегчить свое положение: перекреститься. Причем не только самое простое, но и самое в такой ситуации естественное.

Но на меня как будто затмение нашло – не вспомнила ни о том, что в прикроватной тумбочке лежит молитвенник, ни о том, что святая вода и у меня самой в доме была. Впрочем, батюшка меня утешил, сказав, что все к лучшему, потому что самостоятельно изгонять бесов могут только святые. Пояснять свою мысль ему нужды не было.

Должна сказать, что отношение окружающих к этому происшествию было, мягко говоря, неоднозначным. Большинство, правда, считало, что все было сделано правильно, что не стоило моему мужу увлекаться таким опасным коллекционированием и что все наши беды – от неверия.

Но вот Иван, например, сурово осудил меня за то, что я так «варварски» расправилась с дорогой коллекцией, поддавшись панике, истеричному состоянию и вообще – бабьей дури. Можно было продать и получить очень и очень приличные деньги. Я отчетливо вспомнила эту самую панику и истеричное состояние, и чувство вины меня не посетило. Но и Ивана я винить не могла: случись такое не со мной лично – тоже с трудом бы поверила. Если бы поверила вообще.

Сейчас, по прошествии довольно длительного времени, можно, конечно, спокойно рассуждать о том, что такое вера и что такое суеверие, были ли эксцессы в моей квартире плодом воспаленного воображения или чем-то куда более серьезным. Сейчас можно, но… не хочется. Потому что сразу вспоминается тот ужас, который я пережила.

Добавлю еще, что муж был некрещеным. В конце тридцатых годов его родителям-коммунистам ничего подобного в голову не приходило и прийти не могло. Кто постарше, помнит, чем подобные поступки грозили людям и сколько священников, монахов и монахинь, да и просто верующих людей было среди лагерников.

Конечно, можно было креститься и в сознательном возрасте, но есть люди, которые не меняют своих убеждений в зависимости от ситуации. Меня же крестила прабабка (кстати, тайком от моих родителей), потому что и помыслить не могла поступить иначе. Наверное, мне крупно повезло, иначе «веселые ребята» и за меня бы взялись основательно, равно как и за Альку.

Так что с хобби нужно быть очень и очень осторожными. Начавшись с безобидной, казалось бы, пепельницы, чертова коллекция отобрала у своего хозяина жизнь, в чем я была теперь стопроцентно уверена, а меня чуть не лишила рассудка. Бог, как говорится, миловал, советы и помощь добрых людей помогли избавиться от дьявольских штучек. И радиация тут совершенно не при чем, это все шуточки нечистой силы. Не было бы этой коллекции в доме, глядишь, и Валерий по сей день был бы жив и здоров.

Для меня во всяком случае контакт – пусть и скоротечный – с нечистой силой был более чем убедительным. Один торшер чего стоил! Но Алька склонен был смотреть на вещи менее мистически и объяснил мне, что торшер – старый, внутри него элементарно могли загореться перетершиеся провода, и вообще вот в этом как раз ничего мистического нет.

Но то, что я освятила квартиру и выбросила коллекцию, он считал правильным. Во всяком случае сказал, что теперь он уедет в Англию относительно спокойным за мое психическое здоровье. А мне лучше заняться конкретным делом: своими переводами и разборкой оставшихся вещей Валерия. Что-то можно отнести в Красный Крест, что-то просто выбросить, что-то – продать, например, массивный серебряный портсигар и большую часть библиотеки.