Антония Таубе - Кабаре «Медуза»

Разговор предстоял долгий, и потому сначала оба удобно устроились за необъятным столом Филиппова.

– Итак, – приступил к рассказу хозяин кабинета, – безрадостная картина этого дела такова. Первой погибла танцовщица кабаре «Медуза» Черкесова Алиса Кондратьевна, двадцати семи лет от роду. Это случилось третьего сентября 1910 года. Она вернулась из кабаре домой поздно вечером, в свою маленькую однокомнатную квартиру, которую снимала на Зелёной улице, поближе к работе. А утром соседка по площадке, Устинова Ульяна Дмитриевна, обнаружила её уже мёртвой, – когда отправилась на работу, то обратила внимание на приоткрытую дверь квартиры Черкесовой. Она заподозрила неладное, но уходить не стала, а заглянула внутрь и окликнула свою молодую соседку, однако Алиса не отозвалась. Тогда Устинова осторожно вошла в квартиру Черкесовой и увидела её, неподвижно сидевшую за столом. Казалось, что та задремала, положив голову на руки, скрещенные на столе. Однако, подойдя поближе, Устинова поняла, что Черкесова мертва, и тело её уже было холодным. Вот фотография, взгляните, пожалуйста, – Владимир Гаврилович выбрал из пачки фотографий один снимок и подал его Аркадию Францевичу. – Приехавший медик констатировал смерть от укола – передозировка морфия. При опросе работников кабаре все девушки говорили, что Черкесова в последнее время стала жаловаться на достаточно сильные боли в суставах, и это её очень беспокоило. Поэтому первоначальное предположение было таково, что она, возможно, поставила себе обезболивающий укол и не рассчитала дозу. Однако шприц в квартире Черкесовой не обнаружили, поэтому версия самоубийства сразу отпала. Нам удалось выяснить, кто был у неё накануне, – это был её поклонник, – военный, пехотный капитан Карсавин Эдуард Артамонович. Его видел дворник. Карсавин пришёл к Черкесовой в десять часов вечера, а вышел от неё в начале двенадцатого. Но обвинение ему предъявить не смогли: у него не было причин убивать Черкесову, да и с медикаментами он никаких дел не имел. И кроме всего прочего, после его ухода Черкесова была ещё жива, так как, проводив его, она сразу же зашла за солью к своей соседке Устиновой. А утром та же Устинова нашла её мёртвой и сообщила об этом в полицию. На всякий случай мы эту соседку тоже проверили, но тут всё чисто: Устинова Ульяна Дмитриевна, пятидесяти семи лет, одинокая, в списках полиции не значится, работает при церкви и к медикаментам нигде никакого доступа не имеет. С Черкесовой отношения были нормальные, добрососедские, никаких ссор и скандалов между ними не случалось. При осмотре квартиры Устиновой ничего подозрительного обнаружено не было – ни шприцов, ни морфина, никаких других медицинских принадлежностей.

Пока Филиппов говорил, стараясь не упустить ни одной подробности, Кошко внимательно рассматривал фотографию. На снимке был запечатлён круглый стол, на котором стояла какая-то затейливая ваза с крупными хризантемами. А за столом сидела и, положив голову на руки, словно спала изящная девушка, чёрные кудри которой красивой волной спадали с плеч. Да уж, не напрасно препарат морфин назван в честь греческого бога сна Морфея! Никогда не подумаешь, что она давно мертва! Кошко почувствовал к ней щемящую жалость: для чего расцвела такая тонкая красота и почему так рано оборвалась жизнь этой молодой женщины?

– Продолжайте, Владимир Гаврилович! А это фотография второй убитой?

– Да. Это Зинаида Родионовна Колосок, двадцати шести лет. Была найдена мёртвой практически через полтора месяца после убийства Черкесовой, а именно – двадцатого октября 1910 года. Её нашли сидящей на лавочке парка, который находится недалеко от её квартиры. Колосок застрелили в спину с близкого расстояния, можно сказать – в упор. Доктор установил, что смерть наступила мгновенно. При ней не нашли ни сумочки, ни даже кошелька, карманы тоже были пустыми. На первый взгляд напрашивается версия ограбления, но тут тоже не всё так просто. Как я уже говорил, жила она недалеко от парка, жила одна – ни мужа, ни детей не имела. В кабаре говорили про её связь с юристом Зуевым Аркадием Феоктистовичем, – он завсегдатай этого заведения, – но в последние два дня до убийства их вместе никто не видел, и в кабаре он не появлялся. Проверка подтвердила, что в эти дни он был полностью занят работой со своими клиентами, и дальнейшее расследование показало, что к убийству он не причастен. Больше по факту этой смерти выяснить ничего не удалось.

Аркадий Францевич, не отрываясь, смотрел на посмертный снимок Зинаиды Колосок. Она аккуратно сидела на ажурной парковой скамье в горделивой позе, слегка откинув голову назад. Взгляд красивых распахнутых глаз был задумчиво устремлён вдаль, словно она внимательно высматривала что-то. И если бы не видеть небольшое пятно крови, запёкшейся на груди, даже в голову не пришло бы, что красавица на этой фотографии – мёртвая. Кошко отчётливо представил себе, как смерть мгновенно забрала свою жертву, не оставив ей ни одного шанса, чтобы выжить. Очень преждевременная смерть… Какая жалость! И опять возник этот же вопрос: чья жестокая рука и почему уничтожила безвременно такой роскошный цветок?

– А вот это самая скандальная новость, – пояснил Филиппов, подавая главному московскому сыщику ещё одну фотографию. – Это последняя убитая, – танцовщица злосчастного кабаре Горец Александра Марковна, двадцати пяти лет. Она была обнаружена пятого января 1911 года в своей собственной гримёрке поздно вечером. Сразу после выступления, – она даже переодеться не успела! Удар кинжалом был нанесён со спины и попал прямо в сердце. Кинжал не найден, но если судить по ране на спине, то лезвие его узкое, достаточно длинное и очень остро заточенное. Такой нож, вероятно, вошёл в тело – как в масло! Смерть мгновенная. И опять никаких следов, хоть тресни! – с досадой добавил Владимир Гаврилович.

Кошко внимательно изучал фотографию Горец. В яркой концертной юбке, в разноцветных перьях, с пышными волосами, собранными на греческий манер, девушка была похожа на какую-то заморскую экзотическую птицу. Она начала раздеваться после выступления, а потом словно задумалась на минуту, свободно положив руку на свой туалетный столик, с мечтательной полуулыбкой на прекрасном лице. Да так и осталась сидеть… Гордая красавица Горец перешла черту жизни, ничуть не изменившись. Опытный сыщик снова представил себе эту нелепую жестокую смерть. Уж на что он давно, казалось бы, привык к разным смертям, но тут даже он содрогнулся от столь безжалостного злодеяния. Ей бы ещё жить да жить…