Елена Миллер - Убийство, шоколад и рояль в кустах

Вчера вдруг очень остро и ясно вспомнил, как мы с тобой шли по Верхней улице, и ты сказала мне: «У тебя, сквозь глаза видно небо!» Знаешь, что я сделал? Я спросил у приятеля, правда ли это. Правда ли, что сквозь мои глаза видно московское небо. Мой серьезный товарищ ответил: «Ты что, с ума сошел, инспектор?» И вот что странно, душа моя, – ответ был правильным.

Быть сумасшедшим – такое счастье!

Меня вызывают, заканчиваю!

Р.S. И вот еще что, я больше не хочу целовать тебе только пальцы. Подробности при встрече.

Твой Даниил.»

С третьим письмом получилось не так складно и просто. И вот почему. Ответ Глафира написала тем же вечером. Был он краток и нежен.

«Дорогой мой инспектор!

Только теперь, когда ты написал, что приедешь на свадьбу к нашим друзьям, и что мы опять увидимся – только теперь, я вдруг со всей ясностью осознала, что ты все-таки уехал! Разлука стала реальной. Ты так далеко! И ты очень нам нужен, поверь.

Я жду тебя со всеми твоими подробностями!

Глафира.»

Но за вечером последовала ночь. Посреди которой Глаша проснулась с криком и слезами на глазах. И вот, под утро, выпив горячего кофе, завернувшись в теплый плед, она снова села за стол и продолжила письмо, прямо под своей подписью.

«Сейчас раннее утро, нет и пяти.

Пишу тебе снова, мой дорогой инспектор. Виной всему страшный сон, после которого я проснулась в слезах.

Привиделась мне странная комната, круглая, с множеством дверей. Я поочередно подхожу к каждой из них и тревожно прислушиваюсь. Мне холодно и страшно!

И вот, подойдя к последней двери, я с удивлением замечаю, что она прозрачная.

Конечно же, я вижу за ней тебя!

Я могу разглядеть каждую черточку твоего лица – тонкий нос, голубые невеселые глаза, ямку на подбородке, светлые волосы. Я открываю эту дверь и делаю шаг навстречу. Ты протягиваешь мне руку, но между нами откуда-то сверху внезапно обрушивается водопад. Вернее, кровепад потому что в густой красной жидкости я с ужасом узнаю кровь.

Я, не колеблясь, иду вперед, задыхаясь среди соленых брызг. Ничего не вижу, потому что глаза у меня сомкнулись от липкой влаги. Наконец, я чувствую, что ты нашел меня среди этого кошмара, схватил за руки, тянешь к себе. И тогда я ощущаю странную тяжесть на своем теле. Опускаю и с трудом разлепляю глаза – под грудью у меня сомкнулось широкое тяжелое кольцо, такими, наверное, приковывают слонов к столбам. Кольцо сжимается, крепче и крепче! А вокруг разлетаются брызги крови! Я закричала от страха и проснулась!

Как все это странно, мой дорогой. И ты так далеко!

Что-то должно случиться совсем скоро. Видимо, Господь опять испытывает меня.

Уже начало шестого! Сил нет оставаться дома. Пойду к Марье!

Обнимаю, Глаша.»

Глафира, свернувшись калачиком, сидела в кресле и пыталась посчитать, сколько же времени назад она отправила это эмоциональное, совсем не в ее духе письмо. По всем подсчетам выходило, что произошло это много больше десяти дней назад. Придя к такому выводу, Глаша быстро встала, накинула поверх кружевной сорочки длинный темных халат и открыла входную дверь своего дома.

Верхняя улица города Скучного спала. Окна в домах были темными, уютными. Вокруг придорожных фонарей вились рои светлых мошек и мотыльков. Редко перебрёхивались сонные собаки. Было свежо и влажно.

Глафира подошла к забору, открыла тяжелую крышку почтового ящика и достала оттуда кучу цветного мусора. Торопливо перетрясла его и радостно вскрикнула – среди пестрых листов лежал узкий серый конверт. Неуважительно затолкав газеты обратно в ящик, Глаша заскочила в дом, прижимая к груди драгоценное письмо.

Сбросила халат, заскочила обратно в кресло и подвинула ближе настольную лампу. Открыла конверт, и с великим изумлением достала из него… свое собственное письмо. Развернула.

Через ее мелкие ровные строчки с описанием страшного сна, поперек листа, от края до края, широким синим маркером, было написано только одно огромное слово: «ЕДУ!»

– То есть как это, простите – «Еду!»? – сама у себя спросила Глафира. – Куда? А главное – когда?

В душе образовался окончательный сумбур. Очень захотелось позвонить Маше и рассказать ей обо всем. Но она удержалась от этого, во-первых, потому что побоялась разбудить уставшего Толика. А во-вторых, потому, что тогда пришлось бы признаться в существовании первых двух писем. И уж тогда Маша непременно бы обиделась на подругу за такую скрытность.

Промучившись наедине со своими мыслями, еще минут сорок, Глаша потушила свет, забралась под одеяло. Потом, поняв, что продрогла, собрала за хвосты и лапы всех кошек себе на грудь и под бок. Быстро согрелась от такого соседства и незаметно задремала.

…Когда будильник оглушил своим грохотом, показалось, что прошло всего несколько секунд. Но стрелки на часах показывали семь тридцать. Наступил новый день.

Нужно было подниматься.

Сбросив с себя кошек, Глаша заставила себя собраться, причесаться и выпить несколько глотков кофе. Сидя за круглым черным столом на одной ноге в виде улыбающейся головы Сатира, она поймала себя на том, что мысли ее заняты таинственными происшествиями в Усадьбе гораздо меньше, чем могло бы быть. Странное поведение Толика, его недомолвки и иносказания были очень подозрительны! Глаша снова достала серый конверт, полученный вчера, развернула свое письмо. Внимательно всмотрелась в торопливо и размашисто начерченное широким маркером слово.

Будто бы человек решил это сам для себя, и утвердительно записал: «ЕДУ!».

…Нужно было выходить из дому. К этому моменту Глафира сумела наметить план действий. Прежде чем уйти на работу в иконописную мастерскую, она должна была поглядеть на реакцию персонажей из «Шоколеди» на кровавое месиво на рояле, а потом, как бы невзначай, выпытать из Толика последние новости из Москвы, касающиеся его друга Даниила.

Утреннее сентябрьское солнце быстро прогревало остывшую за ночь улицу. День обещал быть теплым, даже жарким. Глафира, радуясь золотым лучам, легко пробежала по пыльной дороге до начала Тополиной аллеи и оттуда спустилась к Усадьбе.

У разбитого окна первого этажа, недалеко от запертого центрального входа с колоннами, уже стоял участковый уполномоченный Толик, его верный Макар и те двое «хороших ребят», имеющих подозрительно заспанный вид.

– Я пропустила что-то интересное? – Поинтересовалась Глаша, подходя к ним.

– А где твое «доброе утро, дорогой друг Толик»?

– Доброе утро, Макар! Доброе утро, мальчики! – С улыбкой поздоровалась Глаша. Потом повернулась к надувшему губы Толику и звонко чмокнула его в мягкую щеку. – Рассказывай, что случилось, дорогой друг Толик!

– Ничего. Ночь прошла спокойно. – Участковый уполномоченный повернулся к «мальчикам». – Надеюсь, рояль мимо вас не вынесли?