Елена Миллер - Убийство, шоколад и рояль в кустах

© Елена А. Миллер, 2016

© Мэри Михайловна Миллер, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Красное на черном всегда смотрится торжественно и пугающе.

Особенно зловеще и таинственно выглядит свежая кровь на черной лаковой поверхности рояля. Тем более, если этот рояль стоит в мрачной, освещенной луной комнате.

Глафира склонилась над вязкой лужей и, вздрагивая от накатывающих волн тревоги, внимательно оглядела крышку музыкального инструмента.

Кровь не просто налили или случайно размазали. «Натюрморт» готовили с тщательностью, выписывая тонкими струйками витиеватые восьмерки и зигзаги. Потрудились, чтобы подтеки перелились через край и живописно спустились на пол. На старых пыльных досках внизу крупные капли образовали рваную красную линию, отражающую в себе слабый свет.

На рояле, в самом центре густеющей на глазах лужи, лежали три небрежно брошенные розы.

Было тихо и страшно.

Глаша вышла из комнаты, прикрыла дверь, присела на корточки, чтобы ее не было видно со двора через большие разбитые окна, и достала из маленькой сумочки телефон. Нашла нужный номер.

Долго вслушивалась в равнодушные гудки. Уже решила дать отбой, как вдруг трубка ожила, наполнилась грохотом, выкриками и окончанием длинной фразы, явно обращенной к кому-то другому: «…а потом поддай сзади, она тогда легче пойдет!», после этого непосредственно в телефон крикнули:

– Участковый!

– Толик, ты занят, я потом перезвоню…. – Тихо сказала Глаша.

– Ерунда! – Возмутился Толик. – Я уже закончил! Достаем остатки машины из разбитого курятника – на предмет установления выполнения манёвра в нетрезвом виде! Что у тебя?

– Трудно объяснить, особенно по телефону. Я тебя не хотела нагружать ерундой, но…

Участковый уполномоченный на том конце связи тяжело вздохнул и совсем другим, уже встревоженным голосом спросил:

– Ты где?

– В Усадьбе. Я вспомнила, что днем все-таки забыла забрать свой альбом и вернулась. А здесь опять….

– Ёлки-палки! Ничего не трогай. Я уже еду!

Трубка пикнула и глухо замолчала. Глафира поднялась, прислушалась, и тихо спустилась на первый этаж старого дома.

Усадьба стояла в стороне от Верхней улицы, в начале длинной Тополиной аллеи. Место это было пустынное, несмотря на близость местной «вороньей слободки» – пяти старых домов, входящих в усадебный комплекс. В них доживали свой нескончаемый век перегруженные коммуналки.

Сама же Усадьба – красивый особняк о двух этажах с бельведером, была давно передана тутошнему Музейно-исследовательскому центру и даже начала реставрироваться.

Специалисты по научной реставрации уникальное здание оглядели, признали его хорошо сохранившимся и начали расчищать комнаты и залы от вековой грязи. Работа спорилась. Карп Палыч – директор и хранитель Музейного комплекса был в восторге от блестящих перспектив и темпы восстановления одобрял.

Фасад был обнесен лесами, крыша с перильцами из пузатых полуколонн была перекрыта, внутри дома велись работы по расчистке стен и потолков.

В одном из самых больших залов, из-под корки масляной краски и трех слоев гнилых обоев – явилось миру дивное диво. А именно – необыкновенного колорита роспись стен! Даже много перевидавший на своем веку директор музея Карп Палыч, и тот не смог сдержать восхищенный вскрик при виде этого великолепия, созданного когда-то по капризу молодого князя, одержимого средневековой Готикой и грезившего о канувших в лету временах рыцарской романтики.

Стены зала представляли собой панораму неведомой Страны, в которой солнце никогда не вставало над горизонтом. Полная Луна была единственным, и потому полноправным светилом на черном небосклоне. Освещала она цепь гор, составляющих горизонт, мрачные громады средневековых замков, с их высокими угловатыми башнями и подъемными мостами. На переднем плане прекрасные белокурые рыцари, восседая на затянутых шелками конях, рубили друг друга тяжелыми мечами. Их храбрые вассалы застыли в кровавой битве чуть позади своих венценосных господ. Все смешалось на четырех стенах этой большой комнаты – ревущие трубы, огромные кони, вставшие на дыбы, окровавленные воины в коронах и без, черные башни дворцов с желтыми провалами окон и золотые вспышки молний на ночном небе. На потолке битва продолжалась, но рыцари и кони не смогли вознестись на такую высоту! Среди чернильных облаков бились два чешуйчатых дракона с огромными перепончатыми крыльями. Из пасти и ноздрей чудовищ валило пламя, хвосты переплелись во время страшного сражения. В когтях своих лап мертвой хваткой держали исполинские твари прекрасных принцесс, в длинных черных платьях, осыпанных жемчугами и изумрудами.

Даже видавшие виды реставраторы, освобождавшие это буйство фантазии из-под большевистско-коммунальной скорлупы, иной раз жмурились, крутили головами и цокали языками.

Вот как раз после того, как роспись была освобождена от чужеродной шелухи и предстала перед всеми в первозданном виде, и началась эта история….

…После звонка участковому, Глафира вышла в широкий усадебный двор и присела на поваленную мраморную колонну. Прислушалась к звенящей тишине – звуков приближающейся полицейской машины пока не было слышно.

* * *

Она попыталась вспомнить – когда же впервые она испытала острый укол тревожного предчувствия? Может быть, когда обнаружила, что пропали старые кованые цепи? Или намного раньше, в то утро, когда проснувшись, она вспомнила свой пугающий сон? Скорее, в прошлую пятницу, когда к директору музея пришла резкая, звенящая золотыми подвесками и очень уверенная в себе бизнес-вумен, и сделала Карпу Палычу предложение, от которого он не смог отказаться.

Бизнес-вумен звали Любовь Робертовна Петровская. Была она звездой не только в родном Скучном, но и в столичных кругах. Там тоже хорошо знали эту эпатирующую акулу кондитерского бизнеса.

Была она, прямо скажем, женщиной яркой и неординарной. Хотя, жизнь ее начиналась буднично и просто, на Чайной улице провинциального города Скучного. Была она второй дочерью скромных кондитеров Пулькиных с фабрики «Скучновские узоры». От них унаследовала она необыкновенные зеленые глаза, патологическую любовь к шоколаду и пугающую трудоспособность.

Окончив, вслед за старшей сестрой, местный кулинарный техникум, она наотрез отказалась работать на фабрике и, собрав тощий чемоданчик, укатила в далекую, манящую перспективами Москву.

Через четыре года в маленькую квартиру кондитеров постучала незнакомая, удивляющая своим кричащим оперением столичная мадам. На фамилию Пулькина она боле не отзывалась. Это была Любовь Петровская, жена владельца подмосковного завода по производству тортов и рулетов с незвучным названием «Грибок – теремок». Осыпав родню дождем из подарков и рассказов о жизни богемы, она исчезла еще на год, чтобы появиться в отчем доме снова, но уже вдовой.