Елена Миллер - Убийство, шоколад и рояль в кустах

Глаше стало грустно. Привычно грустно. Оттого, что настала осень. Оттого, что личная жизнь ее была равна нулю. Оттого, что где-то далеко, в Москве, из города Скучного похожей на мираж, жил и работал хороший человек, инспектор уголовного розыска Даниил Гирс, ставший ей за очень короткий срок большим другом. И история этой дружбы была похожа на миллионы ей подобных – москвич вернулся домой, оставив после своего отъезда стойкий привкус грусти.

«Вагончик тронется, перрон останется….» – прошептала Глаша, глядя на Тополиную аллею. Но ностальгические мотивы были разрушены вновь ощутимо набежавшей волной тревоги.

– Да что же это? – вполголоса произнесла Глафира и очень тихо двинулась по длинному балкону вдоль растерзанных окон.

Следующая комната, мимо которой она проскользнула, была пуста. Ее еще не начали реставрировать, поэтому кучи мусора и почти полуметровый ковер из спрессованных, опавших за много лет листьев, единственно составляли ее убранство.

Далее следовал Готический зал, темный и прекрасный. Окна здесь были уже отремонтированы и застеклены, Глаша подергала ручку – и даже заперты!

Женщина остановилась и прислушалась. И вот теперь, совершенно явственно она расслышала в глубине дома осторожные шаги, скрип половиц и негромкий металлический стук.

Может быть, вернулись реставраторы? Или неутомимый Карп Палыч, директор музея, нанес визит в пустой дом? Но интуиция подсказывала Глафире, что этого не может быть. По многим причинам. Во-первых, Карп ушел в храм, к настоятелю – своему ближайшему другу, а теперь и родственнику (не далее, как на позапрошлой неделе одна из дочерей отца Косьмы венчалась с племянником директора). Во-вторых, ни реставраторы, ни Карп не стали бы красться по комнатам как воры…. В-третьих….!

По деревянной лестнице в глубине дома быстро протопали вниз чьи-то каблуки, потом, чуть погодя, стукнула дверь или ставня, и тут же резко и коротко лопнуло стекло и рассыпалось мелким дробным звоном.

Глафира метнулась дальше по узкому балкону. Следующие окна принадлежали небольшой квадратной комнатенке с остатками разбитых зеркал между узкими, оббитыми колоннами. Оконная створка легко поддалась и Глаша, приподняв подол длинного в пол черного платья, через низкий подоконник попала в комнату. И тут же резко обернулась!

В левой створке окна сохранился большой обломок старого стекла. Когда Глафира повернула ее, чтобы войти, солнце попало на стеклянную поверхность и отразилось на мраморной колонне балкона огромной лучистой вспышкой.

Именно этот отблеск в сочетании с осторожным скрипом и привлек внимание художницы, когда она хотела достать этюдник из сундука. Теперь Глаша была в этом совершенно уверена.

Она затаила дыхание и осторожно двинулась к двери, внимательно осматривая каждую деталь.

Когда-то, в эпоху благоденствия дома, комната была обтянута упругим красным шелком, на котором должны были выигрышно смотреться тяжелые позолоченные настенные подсвечники, картины в бронзовых рамах, узкие лезвия зеркал. Теперь же, эта благородная ткань уныло свисала жалкими клочьями со стен, узорчато исчерченных коричневыми разводами и подтеками. Под ногами мелко хрустели осколки стекол, комья грязи. Пахло запустением – плесенью, пылью и …. Ближе к двери, к привычным запахам старого дома примешался чуждый, свежий, страшный….

Глафира приблизилась к углу рядом с выходом и обомлела…. Сначала удивилась. Потом испугалась, уже по-настоящему – жарко и глубоко, до дрожи….

Весь угол оказался забрызганным свежей кровью. Было видно, что ее пытались стереть. Пол и часть стены наспех протирали старой сухой тканью, оставшейся лежать тут же, под ногами. Но самое главное заключалось не в брошенной тряпке, а в том, что рядом на полу отпечатался след от некоего сосуда. Чистый круг радиусом со среднюю кастрюлю, был ясно виден на пыльном полу – вокруг него осталась ровная граница, составленная из кровавых брызг и подтеков.

С сосуда продолжало капать и после того, как его подняли и понесли. След из мелких и крупных пятен вел прочь из комнаты. Глафира распрямилась и горячо перекрестилась:

– Господи, спаси и сохрани! – пальцы предательски дрожали.

Молодая женщина, придерживая длинный подол, двинулась по следу. Он вывел в широкий коридор, в конце которого начал редеть и теряться. Когда Глаша подошла к лестнице, ведущей на первый этаж, едва можно было разглядеть несколько меленьких пятнышек на деревянных ступенях. Вскоре и они исчезли. Внизу лестницы был круглый холл, в который выходило несколько разбитых дверных проемов. Глафира еще раз с надеждой оглядела пол – ничего!

Она вспомнила, что слышала звук разбитого стекла. Значит, незнакомец выбрался из дома не через дверь, а через окно. С началом реставрации почти все окна первого этажа были отремонтированы, за исключением двух старых широких рам в танцевальном зале, сделанных из резного дуба и представляющих собой изогнутые цветочные гирлянды с фруктами.

Стараясь не шуметь, Глаша прошла в центральную арку, повернула налево и заглянула в танцевальный зал. Стены его были затянуты мелкой зеленой сеткой. Стояли высокие, под потолок, козлы. Сам потолок, частично сияющий восстановленной позолотой, равнодушно поглядывал на вошедшую Глафиру несколькими десятками пар нарисованных глаз Амуров, трубящих в рога и осыпающие курчавые облака фруктами и розами.

Пол был выметен. Широкие оконные рамы оказались закрытыми плотным серым полиэтиленом. По полу гулял сквозняк, поигрывая краем зеленой сетки. Глаша насторожилась. Прошла за козлы и внимательно пригляделась. Так и есть, одно их угловых узких стекол было разбито.

Глафира протиснулась в образовавшуюся брешь и, вслед за таинственным посетителем, выбралась на улицу.

Кругом стояла тишина. Первым желанием Глаши было убежать подальше от Усадьбы. Но боковая дверь с другой стороны дома, через которую она вошла, оставалась открытой, негоже было бросать реставрируемую Усадьбу вот так, доступной для всех хулиганов. Чувство долга победило. Молодая женщина тяжело вздохнула, помедлила одно мгновение, и вернулась в танцевальный зал через разбитое окно. Снова прошла в круглый холл, поднялась по лестнице на второй этаж и оказалась в грязной комнате с шелковыми красными обоями.

И вот тут она испугалась во второй раз, да так, что мелкие мурашки пробежали по рукам.

Угол, который она перед уходом оставила забрызганным кровью, был тщательно, хоть и в спешке, промыт большим количеством воды – размашисто, чисто! Внизу осталась лужа, кое-как размазанная широкими движениями. Опять была оставлена мокрая россыпь следов, на этот раз чистых, прозрачных, уходящих на балкон через низкий подоконник.