Евгений Сухов - Таежное золото

– Почему я обратилась к незнакомому человеку? Не знаю… Не смейтесь, я правда не знаю. Этот случай в подворотне меня добил. Месяц живу в Сибири и чувствую себя такой одинокой… Ехать некуда, денег осталось немного… Я просто боюсь… Курепов увидел в вас порядочного человека, которого также интересует коллекция. Я наблюдала за вами – и поняла, что вы не связаны с… преступными кругами. Вы же не могли знать, что я за вами слежу.

«Мог, дорогуша, мог», – подумал Максим.

– Вы с таким удовольствием пьете это противное пиво… – девушка брезгливо поморщилась. – Я, пожалуй, тоже закажу. Официант, будьте добры! – она призывно щелкнула пальчиками.

– Минуточку, – встревожился Максим, – неужели я похож на человека, неспособного угостить даму пивом?

Конкретного предложения – отправиться на поиски клада – он так и не дождался.

– Оставьте свой телефон, Максим, – попросила девушка. – Я вам позвоню. Боюсь, несколько дней я буду занята.

– А вот из дома без причины я бы вам не советовал выходить. Если, конечно, все, что вы рассказали, похоже на правду.

Она вздохнула.

– Есть причина… Не вру я, Максим. Все это действительно очень грустно.

Будучи воспитанным человеком, он предложил проводить ее до дома, хотя откажись она, не стал бы настаивать. Имелось в этой девушке что-то настораживающее. Она не отказалась. До нужного дома пришлось пройти полтора квартала, а потом пережить небольшое приключение. Улица Кабинетская – исторический центр города – маленькая Одесса в худшем понимании этого слова. Подворотня встретила исписанными стенами, мусорным изобилием и парочкой сомнительных личностей, страдающих непобедимым похмельным синдромом. Аналогий с утренним эпизодом в подъезде Аллы пока не прослеживалось. Балконы нависали практически отовсюду, увешанные бельем, увитые хмелем, заставленные цветами, рассадой, старыми шкафами, ведрами, лыжами. С последнего этажа неслась сочная ругань. Над головой две румяные тетушки атлетического сложения, одетые в рейтузы и бюстгальтеры, попивая вино, обсуждали преимущества традесканции ладьевидной перед традесканцией-толстянкой. С любопытством уставились на вывернувшую из подворотни парочку. Катя потянула его.

– Нам сюда, Максим. Здесь желательно держаться подальше от стен…

Что-то звякнуло, он вскинул голову – очень кстати! В распахнутое окно вылетели две руки, держащие кастрюлю. Содержимое (уж явно не суп из черепахи) красиво устремилось вниз! Он схватил ойкнувшую Катю за руку, оттащил к подъезду. Порция помоев, выплеснутых явно злонамеренно, разбилась о землю, не причинив ущерба. Раздался демонический смех, «стреляющая» что-то крикнула на посылательном падеже, захлопнулось окно.

– Господи, – прижала сумочку к груди Катя. – Какой шалман… Серафима Капельсон – выжившая из ума старуха, и эта выходка еще безобидная…

– Увлечена любимым национальным занятием, – пробормотал Максим. – Пьет русскую кровь.

Распахнулась дверь на соседнем балконе, вылез жиртрест в трусах и майке, глянул вниз.

– Ну шо ж вы так, тетя Сима, в другой раз цельтесь лучше… Галка, глянь, Катерина сегодня с хахалем – во какой…

– Вот так и живем, – вздохнула Катя. – Не могу избавиться от мысли, что в конторе по операциям с жильем меня сознательно ввели в заблуждение. Привели смотреть квартиру рано утром, когда дом спал, пообещали все блага, расхвалили соседей… По тете Симе психбольница плачет, супруги Гурченко из Полтавы – просто жадные сволочи, а в третьей квартире на площадке проживает русский алкоголик и тунеядец Савочкин – временами его не слышно: уходит в запой, как в эмиграцию, а порой начинает долбиться в дверь и требует льготного кредита. Очень обижается, когда не даю. Вот так и живем, Максим… – повторила Катя, посмотрев на него очень печально.

Он вздохнул – делать нечего, следующие полчаса пришлось строить соседей. Баба Сима открыла дверь и тут же пожалела, Максим подпер ее ногой и с располагающей улыбкой вошел в квартиру. Сунул под нос пыхтящей старухе студенческий билет:

– Серафима Капельсон? Служба разъездных санитаров восьмой психиатрической лечебницы. Собирайтесь, вы пойдете с нами.

– Никуда я не пойду… – бормотала старуха, отступая и заслоняясь от нечистой силы какими-то хоругвями. – Сгинь, сгинь…

– На вас поступила жалоба, – настаивал Максим, перекрывая старушке кислород. – Последнее предупреждение, гражданка Капельсон. Еще одна претензия от женщины, проживающей в шестидесятой квартире, – и остаток жизни вы проведете в палате, забитой потными сумасшедшими мужиками. А сейчас позвольте процитировать вам фрагмент постановления муниципального совета о злостных нарушителях правил коллективного проживания и мерах по их ликвидации…

Господин Гурченко тоже зачем-то открыл дверь. Максим не церемонился – вошел в квартиру и без условностей стукнул господина по уху. Толстяк испуганно закудахтал, стал пятиться в комнату. Максим шел за ним и награждал оплеухами. Выскочила тетка в бигудях («Страх какой, – испугался Максим, – в теле человека жира на семь кусков мыла, а у этой – на всю коробку»), тоже закудахтала, путая русские, украинские и почему-то польские непечатные выражения.

– Ша, – сказал Максим. – А то язык порву. Частное бюро «Каратель», господа. Вы находитесь в оперативной разработке, с чем вас и поздравляю. А теперь вопрос: кто является автором идеи отравить жизнь проживающей в шестидесятой квартире госпоже?

– Нет никакого автора… – пускали пузыри и зеленели от страха соседи.

– Авторы есть у всего, – сурово наезжал Максим. – Даже у народных песен. КТО приказал выжить из квартиры гражданку Канады, КОГДА, СКОЛЬКО вам за это заплатили?..

Алкоголик Савочкин дверь по-умному не открыл. Из квартиры доносились лирические стенания и звуки ударов головой о стену.

– Эх, сивуха сивая, жизнь была красивая… – прокомментировал Максим. – Вот уж кому не помешают санитары.

– А вы забавный, – улыбнулась Катя. – Хотите зайти на чашку чая?

– Хочу, – ответно улыбнулся Максим. – Но некогда. Важные студенческие дела. Позвоните, Катя, когда оформите планы на жизнь, хорошо?

Предчувствия работали, но до дома он добрался в целости и сохранности. Вошел в квартиру, метко швырнув ключи на бараний рог. Забился в судорогах телефон. Незаслуженно забытая Алла Микош обиженно интересовалась, где его носит.

– Выполняю профессорское задание, – бодро отрапортовал Максим.

– Какой-то голос у тебя странный, – насторожилась Алла. – И запах духов струится по проводам…

– Правда? – изумился Максим. – А я-то думал, что мы проживем с тобой долго и счастливо и умрем, как Сервантес с Шекспиром – в один день.

– А они умерли в один день? – удивилась Алла.