Алексей Доброхотов - Вскормить Скрума

Витя согласно кивнул головой.

«Не будешь высовываться, доживешь до пенсии. Как я, – продолжал наставления изрядно захмелевший комендант, – Я всю жизнь не высовывался. Никуда не лез. Есть обязанности – исполняю. Нет обязанностей – сижу тихо, ни во что не суюсь, носа из норы не показываю. Тут все просто. Это же армия. Кто выскочил, того и прикончили. Вас там в училищах этому учат?»

Благодарный слушатель отрицательно покачал головой.

«Вот это и плохо, что вас там жизни совсем не учат. Учат только по уставам шагать, да книжки читать. А жизнь она шире. Почему вот Сашку не научили? Был бы сейчас живой Сашка. Эх, Сашка, Сашка, Сашка – голова дурашка, сидел бы сейчас тут, с нами. Тебе бы он понравился. Хороший паренек. Веселый. Это все я, дурак, виноват. Не остановил вовремя. Нужно было сразу сообразить, чем дело тут пахнет. Сразу, как Пашка пропал. Вот был человек. А я не сообразил. Вот и получи. Та тебе, безмозглый старикашка, – стукнул себя кулачком по лбу, – Но теперь – стал ученый. И потому ты меня, сынок, слушай. Не хочу снова грех на душу брать, – прапорщик наклонился вплотную к молодому лейтенанту и таинственно прошептал тому в самое ухо, – Здесь творятся странные вещи. Никогда не соглашайся на обследование. Пропадешь. Подменят. Понял?»

«Как это подменят?» – удивился Витя.

«Так и подменят. Всех уже подменили. Нормальные же все были мужики. Я же их всех хорошо помню. Мы же с ним сколько лет уже тут сидим на одной кочке. Все было путем. А тут, как оттуда пришли, так все, полный абзац. Не те. Понимаешь. Не те. Морда та, а человек другой. Не тот. Не тот, что был раньше. Разок, только разок сходят в его логово и все. Уже не те. Что они там с ними делают? Я не знаю. Не ходил. Хотя звали. И не один раз. Приходи мол, посмотрим, послушаем. Смекнул. Не пошел. Прикинулся шлангом. Хотя у меня желудок. Все знают. Понимаешь, слабый. Не знаю, как с ним до пенсии дотянуть. Болит зараза три раза на дню. И понос. Понимаешь, замучил меня понос. Каждое утро. Как чаю попью, так сразу понос. Ты, главное, не ходи туда, понял? Даже если пошлют. Даже если прикажут. Сам потом себя не узнаешь…» – прошептал напоследок и рухнул с полки на пал. Пустая бутылка выкатилась из раскрытой руки и, робко позвякивая на неровных стыках половиц, погрузилась в темный уголок кладовки.

Лейтенант попытался приподнять обмякшее тело уснувшего мужичонки, но потом счел за благо оставить того на месте. Куда тащить пьяного прапорщика он понятия не имел. Лишь подложил ему под голову подушку, взятую в верней полки, и осторожно выглянул в коридор.

В общежитии стояла оглушительная тишина. Казалось, каждый шорох отзывается гулким эхом в темных его недрах. Часы показывали полночь. Дверь комнаты оказалась совсем рядом. Воровато оглядываясь по сторонам, Витя прокрался до нее три метра, сунул в замок ключ и обнаружил, что она вовсе не заперта.

«Проходите, Мухин, – последовала властная команда и включился свет, – Я вас уже пять минут жду. Вы где были?»

Перед ним стоял высокий, статный майор. Гармонично сложенное, не выражающее никаких эмоций лицо. Пронизывающий взгляд стальных, серых глаз. Глухо застегнутый китель. Тройная планка боевых наград.

«У вас дверь не заперта, – пояснил он, опережая застывший от удивления вопрос на губах лейтенанта, – Моя фамилия Глумов. Я командир части. Ваши документы я видел. Хотел взглянуть на вас лично. Почему отсутствовали на ужине? Завтра у вас первое боевое дежурство. Подъем в семь ноль-ноль. Вы что, пили?»

Вопрос как острие рапиры вонзилось в грудь молодого офицера.

«Только не врать, – снова опередил он застигнутого врасплох подчиненного, – Отвечать. Пили?»

«Да… так… тут… ерунда… по случаю… знакомства… я… только чуть-чуть… по глоточку…» – смущенно пролепетал Витя.

«Точнее. С кем пили? Не мямлить. Отвечать. Стоять смирно. Кто угощал! Быстро», – привычно скомандовал майор.

«Да, я так… – подкатился к горлу колючий комок, – Я не хотел… С дороги… Устал… – он попытался протолкнуть его внутрь, но предательский стыд растопырился посреди шеи, вцепился железными пальцами в бронхи, перехватил дыхание и полез наружу, царапая глотку и заливая краской побледневшие щеки, – Это как-то случайно получилось… – начал откашливаться Витя, – Спонтанно… Само собой… Символически…».

«Кто угощал? Отвечать. Быстро!» – последовала жесткая команда, как кнут стегнул по спине. Неожиданно, хлестко. Даже в голове зазвенело.

«Комендант угостил…», – вырвалось вдруг наружу и сразу же стало легко и свободно. Витя обмяк и покраснел еще больше. Не потому, что осознал свой проступок. Ничего особо предосудительного он в этом не видел. В армии всегда пили. Ему стало стыдно самого себя за то, что он так быстро сдал своего нового знакомого.

«Гусякин. Так… Опять начал пить… Я же запретил. Ладно… Вас, Мухин, на первый раз прощаю. Предупреждаю, в следующий раз последует самое суровое взыскание. Плохо начинаете, лейтенант. Все. Отбой. Спокойной ночи», – майор решительно вышел из комнаты и железными шагами загромыхал в гулком коридоре. И каждый удар его сапога эхом отзывался в голове Вити убийственным словом «сдал», «сдал», «сдал».

«Дурак, какой же я дурак!» – воскликнул он и рухнул не раздеваясь на койку.

* * *

Первое боевое дежурство прошло, вопреки ожиданиям, как-то серо, обыденно, будто на тренажере. По его окончанию у Вити даже возникло ощущение, словно он очутился внутри огромного механизма, где каждая деталь находится на своем точно определенном месте и выполняет исключительно только ей заданную функцию. Подвижные шестеренки, облаченные в военную форму, настолько четко следовали всем предписаниям многочисленных инструкций и наставлений, что ему, только что прибывшему из училища, стало не по себе от ощущения холодного прикосновения идеально выстроенной системы.

«Как же они тут живут? – задал он себе вопрос, – Так же совершенно невозможно. Или они не люди?»

На людей в привычном его понимании новые сослуживцы действительно во время работы походили мало. С теми немногими офицерами, с кем удалось столкнуться на первом дежурстве, за все двадцать четыре часа самого тесного казалось бы общения не удалось перекинуться и парой слов на внеслужебную тему. Их словно ничего кроме параметров заданной обязанности больше не интересовало. Они даже неодобрительно пресекали любые попытки отвлечь их посторонними разговорами. Витя так и не понял, опасались они нарушить установленные жесткие предписания инструкций, или настолько сознательно относились к исполнению своих обязанностей, что даже не допускали мысли хоть на секунду переключить внимание на иные сюжеты, кроме определенных. Казалось, сообщи им в этот момент, что умер их самый близкий человек, они и бровью не поведут, продолжая нести службу, как ни в чем не бывало. Это столь разительно отличалось от той, недавно оставленной бесшабашной курсантской среды, что полностью обескураживало и в какой-то степени разочаровывало.