Алексей Доброхотов - Вскормить Скрума

Однако, предстояло принять решение. Народ, истекая потом, требовал охлаждения. Солнце жарило. Пыль разъедала кожу.

«В конце концов, почему бы и нет? – подумал он, – Все-таки у людей увольнительная. Чистота лишней не бывает».

И дал согласие.

Молодежь дружно рванула в реку прямо с моста. Топкие, заросшие высокой травой и густым кустарником берега не выглядели в этом месте привлекательными для купания. Витя присел в тенечке широкий сосны, придавил на щеке пару голодных слепней, глотнул холодной воды из фляжки, достал из кармана письмо маме, оно же тайное донесение Геннадию Петровичу, и стал быстро дописывать.

– Чего этот сидит? – донеслось из глубины водяных брызг.

– А ты не знаешь? Он дрочит, – последовал едкий ответ и над рекой пронесся дружный солдатский гогот.

«Однако, у меня, кажется, образовалась проблема, – отметил про себя Витя, – Чертов майор. Теперь и они думают, что я – педик. С этим что-то надо делать… Придется вечером вместе с ними окунуться, что ли… Черт с ним с плавками и пиявками. Темно будет. Хотя мог бы плавки и надеть, если такой умный…»

Проглотив обиду и поставив в письме жирную точку, Мухин отдал команду к построению.

– Еще чуток, – махнул из воды рослый, крепкий парень, явно неформальный лидер, сержант и носитель страной фамилии Цыбуля.

– Я сказал: строиться! – повторил команду офицер.

– Да ладно, тебе. Раскомандовался, – пустил тот изо рта фонтанчик воды.

– Нарываешься? – процедил сквозь зубы лейтенант, – Твоя фамилия, кажется, Цыбуля?

– И чо? И чо будет? – осклабился сержант.

– Три наряда вне очереди и месяц без увольнений. Мало? – прищурил глаз Мухин.

– Ладно, ладно. Уже пошли, – заспешил тот из воды, и подчиненные выпрыгнули вслед за ним, словно пингвинчики, на деревянный настил моста.

* * *

Как положено, точно в установленное время Мухин доставил подразделение к дверям клуба.

Танцы проводились тут, в одноэтажной просторной деревянной избе, срубленной в незапамятные времена.

Сначала местный православный священник отец Михаил пытался расшевелить чувства равнодушной аудитории поучительными библейскими историями. Однако за семь десятилетий научного атеизма евангелистские сюжеты хорошо забылись, нравоучительные суждения на веру больше не принимались, а интересы современного сознания находились довольно далеко от абстрактных понятий христианской этики. Его красноречивые выступления особой популярностью в молодежной среде не пользовались. Народ просто скучал, выслушивая очередные призывы к сочувствию и самопожертвованию, грыз семечки и слушал попсовый музон по дешевым дебильникам. Несмотря на это, преисполненный стойкости миссионерского служения смиренный проповедник продолжал кидать в массы горячее слово, пытаясь воспламенить потерянные души и вернуть заблудших в лоно отеческой Церкви. Но семя падало на негодную почву. Отчитав положенные сорок минут из священного писания или деяний апостолов, отец Михаил вынужденно уступал место долгожданному затейнику и балагуру Семену Марковичу, после чего удалялся пить водку с бригадиром.

На сцену поднимался местный пьяница и инвалид социалистического труда. В эпоху ударной битвы за повышенные показатели урожайности будущему завклубу по большому недоразумению оторвало сеялкой правую руку. С тех пор в силу своего физического недостатка он ведал культурными делами сельского общества и организовывал в меру своих возможностей досуг односельчан. Не стесняясь крепких народных выражений, служитель культуры эмоционально благодарил святого отца за интересный доклад на злободневную тему и предлагал закрепить услышанное просмотром очередной поучительной истории, как правило на довольно фривольную тему, иногда довольно душещипательную, в стиле индийского кино, а иногда откровенно жестокую – в зависимости от того настроения, с каким утром он делал очередной заказ на привоз кинокартины. Для детей и жителей деревни старшего возраста это составляло главное событие недели. Нечто вроде выхода в театр для интеллигентного горожанина. Тем более, что кино крутили бесплатно, за счет местного хозяйства. Зрители поспешно перемещались поближе к экрану, а немногочисленные гости, солдаты близкого гарнизона, по договоренности с начальством составлявшие основной костяк аудитории внимающей проповеднику, с нескрываемым облегчением шумно перемещались на задние ряды. Фильм их особенно не интересовал, тем более в плане закрепления только что прослушанного материала. Там в глубине душного зала для них разворачивалась основная интрига вечернего мероприятия.

В последние десятилетия деревня в силу различных объективных причин своего исторического развития остро чувствовала недостаток мужского населения способного к активной репродуктивной деятельности. Не обласканные нежные сердца искали любви, утешения и свободы. В основном их насчитывалось пять: Нюся, Дуся, Белка, Валерка и Элиада. Подросшим девчушкам гормоны торпедами били в голову. Жажда чувственного наслаждения пересиливала голос рассудка. Призрачная надежда обрести близкого друга и покинуть гиблое место очаровывала. Правда, не надолго. Щедрые на слово дембеля, едва только на построении отзвучит долгожданный приказ тут же забывали о своих близких подругах и те выходили на новый круг призрачных надежд и разочарований.

Взращенные на лоне дикой природы местные красавицы, не обремененные великосветскими манерами, излишним образованием и строгостью домашнего воспитания, бросались в омут заманчивого знакомства и вели себя дерзко, по-домашнему раскованно и нахально. Вдохновленные ими румяные жеребцы не особенно стеснялись в проявлениях первобытных чувств. Дети природы жадно набрасывались на маленькие радости жизни, иной раз даже совершенно забывая косить взглядом в сторону сопровождающего офицера. Закадрив пару простодушных девиц, они увлеченно общались на бессмертную тему в сближающей тесноте темного зала, частенько выскакивая перекурить на узкие скамейки возле крыльца, но чаще уединяясь в глухую тьму зарослей кустарника, растущего на заднем дворе за туалетом.

После полутора часов приглушенной возни в зале включался свет, гости разносили скамейки вдоль стен, зрители спешно расходились по домам, разновозрастные девицы поправляли размазанный дешевый макияж, включалась музыка, и начинались танцы.

Оглушительный грохот, топот и дым скрывал все. Здесь уже никто никого не стеснялся, и если дело не доходило до оргии, то только благодаря старому магнитофону Семена Марковича. Каждый раз зажеванная им пленка вызывала такой всплеск негодования, какой просто не позволял опуститься до животного уровня полного умиротворения и всепоглощающей любви.