Наталья Андреева - Любовь и смерть в прямом эфире

Остальные напряженно размышляют, что бы такого умного сказать. Только Градов выглядит совершенно равнодушным к включенным телекамерам.

Комнат на втором этаже восемь, объединяются они по две общими так называемыми совмещенными санузлами. Из каждой ванной в комнаты ведут две двери, запирающиеся изнутри и снаружи на щеколды. Пока остальные колеблются, Люська-Апельсинчик без размышления объединяется общей ванной с Виолеттой. Бабулька, заглянув в одну из комнат, умиляется:

– Какая дивная картина!

Над кроватью с небольшим наклоном висит натюрморт в тяжелой раме, изображающий вазу с цветами. На Любин взгляд, нелепейшее ассорти из ирисов, сирени, анютиных глазок и прочей разноцветной травы. Доминируют ирисы, и старушка отчего-то в восторге:

– Если никто не будет возражать…

Пожав плечами, мол, а мне вообще все равно, девушка с рюкзаком на спине направляется в соседнюю комнату. Семен Сайкин, взглянув на Алексея Градова, напряженно спрашивает:

– Не против? – Видимо, чувствует сильного соперника. Что в Градове хорошо – так это его полное равнодушие. Зрители, а в особенности зрительницы обожают молчаливых суперменов. Сайкин же чрезмерно суетится. Так и хочется сказать: «Сеня, спокойнее, и народ к тебе потянется».

Градов молча кивает, и вопрос с остальными комнатами решен. В принципе все они одинаковы, и размером, и находящейся в них мебелью. Следующий час разными камерами по очереди показывают, как участники игры распаковывают вещи.

Люба минут пять с интересом смотрит, как Люська и Виолетта ставят на полочку в ванной комнате шампуни, бальзамы, кремы, гели для душа, дезодоранты и еще какие-то пузырьки. Апельсинчик дешевые, с оптового рынка, манекенщица дорогие, из фирменных магазинов. Не выдерживает, конечно, Виолетта:

– Не этот ли шампунь окрашивает волосы в такой изумительный цвет? – она кивает на оранжевую Люськину шевелюру.

– Этот, – невозмутимо кивает та и тут же протягивает флакончик Виолетте: – Попробуешь?

– Не уж, спасибочки! Боюсь, все волосы вылезут.

– Конечно, если их так мало… Бедненькая.

Да, у лучшей подруги есть шанс.

В другой ванной комнате:

– Милочка, меня зовут Серафима Евгеньевна.

– Зося.

– Какое интересное имя! Ваши родители, простите, не поляки?

– Вам-то что?

Глубокий вздох и очи, возведенные к небу: «Какая невоспитанная пошла молодежь!» Определенная ничья. А Сайкин и Градов налаживают дружеский контакт:

– Ты чем вообще занимаешься? – Блондин смотрит только в зеркало. Старательно изучает свое красивое лицо.

– Сейчас конкретно ничем. Но вообще-то, я программист.

– А кто это?

– Ты компьютер видел когда-нибудь?

– А то! Научишь?

– Здесь нет компьютера.

– Разве?

«Идиот», – ясно читается во взгляде Алексея Градова. Очко в его пользу.

В другом «мужском» санузле пенсионер косится на электрическую бритву солидного мужика, который уже без дубленки, в спортивном костюме «Адидас»:

– Дорогая, наверное? Импортная? А мы по старинке, станочком. Яков Савельевич Кучеренко. Пенсионер.

Солидный мужик пожимает ему руку:

– Суворов Артем Арсеньевич, инженер.

– А правду говорят, что инженеры сейчас мало получают?

– А правду говорят, что пенсию так и не прибавили?

– Пенсия – дело надежное.

– Выходит, славы захотелось?

За ужином им всем положено собираться в гостиной на первом этаже. И вообще, как можно больше времени проводить вместе. Как и во всяком виде спорта здесь существует такое понятие, как дисквалификация. Того, кто нарушает правила, могут снять с дистанции. Сидеть сычом в своей комнате не положено, эфирное время дорого. Самое интересное в коммунальной квартире происходит на кухне, где обитатели выясняют отношения друг с другом. Получается, что русский вариант реальной игры – коммунальная квартира. Как говорится, дешево и сердито, а, главное, всем привычно и знакомо.

Кстати, ужин надо еще и приготовить. Запас продуктов разнообразен, но все они преимущественно в виде консервов и полуфабрикатов. В прохладной кладовке запас картофеля, морковки и лука, в огромной морозильной камере множество пакетов с замороженными овощными смесями. В другой морозильной камере мясо и мясные полуфабрикаты. Год можно прожить на таких запасах! Свежий хлеб, правда, только в первый день. Когда участники игры его доедят, перейдут на хрустящие хлебцы и сухарики. Доставлять в особняк готовую еду из ресторана никто не собирается. Полная изоляция от внешнего мира – главное условие игры. А умение хорошо готовить тоже немаловажно для привлечения зрительских симпатий. И здесь у Люськи огромные шансы. Она первой спускается на кухню и начинает изучать содержимое шкафов и холодильника. Дама, комната которой к кухне ближе всех, появляется второй:

– Если надо чем-нибудь помочь, вы не стесняйтесь.

– А вы вообще-то готовить умеете? – подозрительно глядит на нее Люська.

– Ну… я… я… – мнется дама. Потом, таинственно понизив голос и явно работая на камеру, говорит: – Вообще-то, я писательница. Мария Залесская.

– И о чем пишете? – деловито интересуется Люська, доставая из шкафчика два пакета итальянских макарон.

– О жизни. О женщинах в основном. Я феминистка.

– Кто-кто?

– Человек, который борется за права женщин. И, главное, за их равные права с мужчинами.

– Это чтобы они рожали? Мужчины?

– Простите?

– Воду в кастрюлю сможете налить?

– Но…

– Понятно теперь, зачем вам эти права. Домработника хотите. Женщину эксплуатировать убеждения не позволяют, а мужик будет в самый раз. К матриархату вам захотелось вернуться. В «до» нашу эру. А вот я люблю готовить.

– У вас, простите, какое образование?

– Самое правильное. Я мать и жена.

– Ах, вот оно что! – тянет писательница, не замечая, что вода уже переливается через край кастрюли, которая стоит под краном. – Передо мной человеческая самка!

– Кран закрой.

– Что вы себе позволяете!

– Вода, говорю, перельется. Беда с вами, с интеллигенцией. Во всем вам видится двойной какой-то смысл. А всего делов-то: воды в кастрюлю налить.

– Правильно говорить: дел.

– Правильно их делать, эти дела, а не говорить о них.

Люська подходит к раковине и сама закрывает кран. Потом ставит на плиту кастрюлю и наставительно говорит писательнице Марии Залесской:

– У меня есть лучшая подруга, она психолог. С высшим университетским образованием. И тоже, похоже, феминистка. Так она без меня за эти полтора месяца с голоду помрет.

В голосе лучшей подруги явный вызов, и Люба чувствует, что краснеет. Апельсинчик, ну зачем ты так? Конечно, ты много для меня сделала, но ведь мы же с тобой подруги!

На кухне появляется Серафима Евгеньевна, а у Любы в квартире снова звонит телефон. Ну, конечно! Стас решил позлорадствовать!