Лилия Лукина - Когда судьба мстит

– Карета подана, моя королева!

Когда же я их, наконец, выпихнула из дома, то рухнула в кресло совершенно обессиленная и решила, что, если такое будет повторяться каждый раз, то я из дома сбегу. И я пошла успокаиваться к сыну – только рядом с его кроваткой я чувствовала себя совершенно умиротворенной и всякие ненужные мысли мигом вылетали из моей головы. Как всегда в таких случаях, компанию мне составил Васька – одного его в детскую не пускали, потому что этот паршивец как-то раз по-хозяйски запрыгнул в кроватку к Гошке и устроился у него в ногах большой, пушистой, мягкой игрушкой. И, хотя он был беспощадно оттуда изгнан, но поползновений своих не оставил и за ним нужен был глаз да глаз.

Вернувшись из филармонии, мама светилась от счастья собственным светом, а ее глаза так подозрительно блестели, что я не выдержала и спросила:

– Вы там пили, что ли?

– В антракте шампанское в буфете, – честно призналась она, и я перевела гневный взгляд на Орлова, который тут же категорически заявил:

– Я пил кофе. И только кофе! – а потом укоризненно протянул: – Ну, Лена! Ну, не дурак же я! Понимаю же, что с мамой еду! Неужели рисковать буду?

Наши следующие выезды в город обставлялись не менее торжественно и проходили так же весело – я даже никогда не предполагала, что жизнь может быть такой радостной и насыщенной. Мама же потихоньку втягивалась в этот ритм и уже не паниковала, научившись сама укладывать волосы и накладывать макияж, да и на каблуках стала держаться довольно уверенно, так что я больше не волновалась за то, что она может подвернуть себе ногу.

Приехавший отец, увидев маму в ее новом виде: в брючном костюме, стриженую, крашеную и накрашенную, побагровел и взревел:

– Ты, что это, бабка, белены объелась? Или на старости лет ума лишилась? Ты чего это над собой сотворила? Ты перед кем это здесь хвостом крутишь? Это кто тебя на такое сподобил?

Мама испуганно сжалась, глаза ее погасли, как будто кто-то свет выключил, и она мгновенно стала прежней: забитой, робкой и бессловесной. И я при виде этого мгновенно взбесилась:

– Я, папа! – с металлом в голосе сказала я. – У меня здесь люди бывают! Павел Андреевич со своей невестой Ирочкой заезжает, например. А еще Панфилов, Печерская, Власов, Репнины! – Это было истинной правдой, потому что они частенько, возвращаясь в усадьбу, заезжали к нам посмотреть на Гошку. – И я не хочу, что моя мама компрометировала меня своим видом! – от души рявкнула я. – Я не могу позволить, чтобы моя мама, при моем-то положении, выглядела хуже, чем последняя прислуга из «Сосенок»! Тебе понятно?

– Ну-ну! – только и сказал папа и быстренько уехал.

– Спасибо тебе, доченька! – со слезами на глазах сказала мама, когда за ним закрылась дверь.

– За что? – удивилась я.

– За все, родная! За все! – непонятно ответила она, но я не стала вникать и переспрашивать, потому что от наших с отцом криков проснулся и заплакал сынуля, и я бросилась к нему.

Наше мирное житье-бытье закончилось в один момент. Мама с Орловым уехали на очередной концерт классической музыки, а я курила, стоя на крыльце и думала о том, что все больше и привыкаю к тому, что Влад есть в моей жизни. Я привыкаю видеть его каждый день, сидеть вместе с ним за столом, а вечерами, если мы никуда не едем, у Гошкиной кроватки, смеяться его шуткам, слушать, как он играет на гитаре и поет. А еще я понимала, что, если так и дальше пойдет, то недалек тот день, когда я сама приду вечером в его комнату. И вот после этого вся наша и так донельзя запутанная история уже ни в коем случае добром не кончится, по крайней мере, для меня. Одно дело любить человека (пусть даже он тебя не любит) на расстоянии, когда между вами ничего нет и быть не может, и совсем другое – врасти в него всеми корнями, привязаться, как к родному, а потом своими руками отдать другой женщине. Нужно было что-то срочно делать, только вот что? И, главное, как?

Я тоскливо вздохнула, поглядела на уходящую к «Сосенкам» дорогу, как будто оттуда мог кто-то прийти и дать мне ответ или, хотя бы, совет, и тут вдруг поняла, что что-то не так, что-то непонятное меня беспокоит и настораживает. Я начала внимательно осматриваться по сторонам и нашла. Дело в том, что по обеим сторонам этой, ведущей к усадьбе дороги были установлены бетонные столбы с закрепленными на них мощными прожекторами и камерами наблюдения, так вот, теперь две камеры были повернуты на наш коттедж. Зачем же за нами наблюдать? Чтобы оградить нас от грабителей? Но ничего ценного здесь нет, это с первого взгляда понятно – на фоне соседских особняков наш выглядит бедным родственником, да и не такие уж мы беззащитные – в доме два пистолета, мой и наградной Влада. Но тогда получается, что наблюдают за нами для нашей же личной безопасности. Но кому могут понадобиться две пожилые женщины, военный летчик, совершенно никого в городе не знающий, маленький ребенок и я? И получилось у меня, что именно я могу кому-то понадобиться с очень нехорошими целями. Я вернулась в дом и схватилась за телефон, чтобы позвонить Панфилову – он отвечает за всеобщую безопасность, значит, вопрос к нему. Мне ответила какая-то женщина, и я начала судорожно вспоминать, как зовут его жену, но так и не вспомнила и просто сказала:

– Добрый вечер! Будьте добры, пригласите, пожалуйста, Владимира Ивановича к телефону.

– Здравствуй, Лена! – ответила мне женщина, и тут до меня дошло, что я разговариваю с Юлей.

– Юля! Это ты? – потрясенно воскликнула я. – Вы теперь вместе живете? – Потом поговорим, – шепотом ответила она и уже громко сказала: – Володечка!

Тебя Лена к телефону!

– Юлька! – раздался издалека голос Панфилова. – Последи пока за морковью, чтоб не пригорела!

– А не вы ли говорили, мой господин и повелитель, что плов дело чисто мужское и женских рук не терпит? – рассмеясь она.

– Юлька! – с притворной суровостью в голосе рявкнул Пан. – Без ужина останемся! – и уже мне в трубку: – Что случилось, Лена?

– Да, наверное, это мне у вас нужно спросить, – довольно сердито сказала я. – Почему камеры слежения на мой дом направлены? Что нам угрожает?

– Да, ничего, – начал Панфилов, но я оборвала его:

– Опять со мной втемную сыграть решили? Ну? Что происходит? – Дело в том, Лена, что Наумов свои акции Павлу оставил, – медленно ответил он. Услышав это, я тут же почувствовала, как у меня похолодели руки, и яростно взорвалась:

– Ну, не твою ли мать! Я же говорила этому придурку, чтобы он их государству завещал!

– Он так сначала и сделал, Лена. А потом, в декабре, завещание изменил и оставил акции Павлу, а все остальное – своей любовнице Машке.

– Вы выяснили, почему он это сделал? – с замирающим сердцем спросила я, хотя и так уже точно знала, что сама была тому причиной.