Елена Сперанская - Река жизни. Тривиальные рассказы

– Ты поесть хочешь, перед проводами али нет? – спросила Клава, надеясь, что все уладится и ребенок родится здоровый и крепкий, такой же, как пасынок-Миша, которому все было нипочем: маленький всегда по снегу босиком бегал и не простужался.

– Нет, наелся уже. Увидишь, Клаша, мы вместе легче прорвемся и заживем по-новому у твоего брата. А потом с ними переедем с Дона на Волгу. Там, говорят, даже лучше, и земля есть хорошая… – сказал муж, тяжело дыша от перекладывания поленницы дров в избе у печки, где он спрятал двухзарядное ружье и патроны, оставшиеся от отца.

Когда дед ходил в горы на охоту за пушниной, в особенности за белкой и соболем, чтобы продать на черном рынке за большие деньги и содержать семью из пяти человек: своего отца, мать, себя, жену и единственного сына – красивого и талантливого парня, умеющего играть на гармошке – Спиридона с чубом, как у казака, выбивающегося из-под околыша фуражки. Он получал большой калым, иногда золотом. У матери сохранилось, сделанные городским ювелирным мастером, золотые вещи: обручальное кольцо, цепь, серьги и ценный крест. Все это богатство досталось первой молодой жене Спиридона – хохотушке Насте, которая не чаяла, как пучила эти драгоценности.

Но носила исключительно по праздникам, примеряя перед зеркалом украшения и заботливо складывая назад в шкатулку, вырезанную ее отцом и подаренную молодым на свадьбу. Прожили они с мужем десять лет. Успели родить двоих детей. Но Настя простудилась и стала кашлять.

Умирала она медленно. Как раз перед революцией, когда началась гражданская война, у нее случился сильный последний приступ астмы. Хоронили Настю тихо только дети и Спиридон. Сам он сделал гроб из досок, купленных в магазине. Взял у соседей лошадь и телегу. Втроем они сели сзади гроба, и лошадь сама довезла их до самого погоста с пошатнувшимися крестами, где были похоронены все родственники мужа и последнего наследника в их роду, если детей возьмут на войну, куда их записали сразу при рождении.

Потом золото по наследству перешло Клаве, у которой уже было обручальное кольцо с рубином, доставшееся ей от бабушки. Она встретила Спиридона случайно, когда пошла за водой в колодец, живя вместе с братом и родителями в Алапаевске. Он ей понравился, и она пригласила его к себе домой. В тот же день их помолвили супругами и велели слушаться друг друга при любых жизненных невзгодах.

– До брата идти лучше околицей. Скорее доберемся. А вдруг документы будут проверять на переезде станции? – спросила Клава, а сама не верила, что так легко удалось уговорить мужа ехать с ней вместе.

– Как туман спуститься, думаешь, они нас увидят? – спросил Спиридон и перекрестился.

Женщина совсем успокоилась и стала собираться в путь. Сложила еще вареную картошку, кусочек сала и свежие овощи в котомку. Завязала узелком. Налила молоко в кружку, выпила, а остальное – вскипятила в печке. Разделила на три части. Одну часть взяла с собой в маленькой бутылочке для младенца.

– Я готова. Можем идти, – сказала она, опустив голову, с грустью перебирая концы темного платка, завязанного узлом на плечах.

– Сын останется дома пока. Он у нас больной. Ему не добежать пешком. Пусть мается здесь. Если нападут, то у него есть нож. Отобьется. А сейчас идем скорей через лес к реке, – торопил муж, прихрамывая, сгорбившись, как старик, специально изображая немощного инвалида.

Они двинулись на запад к пологому берегу реки через густые заросли кустарника, чтобы ни одна живая душа не заметила их исчезновение из села, куда нагрянули солдаты Красной Армии и стали забирать оставшихся дома с родителями детей в свою банду. Никто не хотел примыкать к таким формированиям, но они стали угрожать расстрелом. Тогда собрали отряд новобранцев и заставили их за краюху хлеба расстреливать тех, кто не будет соглашаться становиться в строй солдат и участвовать в гражданской войне. Так стала формироваться, плохо вооруженная, армия колеблющихся, кто не хотел идти на войну.

Отец с матерью дошли до берега реки Нейва. Он отвязал лодку. Запрыгнул туда и пригрозил жене:

– Тихо. А то нас сейчас арестуют и отправят туда, куда следует без суда и следствия. Куда Макар телят не гонял.

Сердце Клавы сжалось в комок и затрепетало от страха. Никакая сила не могла заставить ее расстаться с суженым, с кем она обвенчалась тайно в церкви.

– Смотри, если кто скажет, что я твой муж, нам не поздоровится… Будешь при всех говорить, отец. А пока я тоже с тобой поплыву. Мы вместе сильнее будем. Там, глядишь, и до брата твоего доберемся. Запрыгивай в лодку, – скомандовал Спиридон лукаво, изображая глухого старика, почесывая постоянно то затылок, то за ухом.

Она, молча с разбегу, влетела на самую середину утлой лодчонки. Та зашаталась, но не перевернулась и медленно отплыла на середину реки.

– Ты что придумал? Мы с тобой молоко взяли на одного человека. А дома твоя порция еды осталась, – сказала она, сокрушительно возмущаясь его дикими проделками, на что он был большой специалист, и поэтому его списали после года службы с армейского учета, как негодного к прохождению дальнейшего военного обучения, так как он прикинулся больным туберкулезом, хромая и кашляя, как тяжело больной инвалид.

Сейчас в лодке он расправил плечи, налегая на весла. Никто бы ни заподозрил в нем того худощавого крестьянина, у кого отняли всю скотину, кроме собаки, которая осталась в доме с Ерофеем, прячась в курятнике.

Таким образом, на попутных машинах, иногда пешком мать с отцом ушли в другую деревню к своим дальним родным, чтобы предупредить о наступлении белых по всему фронту Западной Сибири, как велело им их крестьянское родительское наставление – не бросать жену или мужа ни в счастье, ни в горе.

Сын – остался дома. Он лежал в горнице на лавке с перевязанной ногой, так как растер сапогами, когда учился ходить в маломерках, чтобы как-то при случае надеть отцовские сапоги, хотя бы без портянок. Он вымахал под два метра ростом, но обуви для него не было в наличии, поэтому приходилось переделывать дедовы сапоги, наставляя спереди и укорачивая голенища. Такие маломерки очень напоминали ботинки.

Он хорошо умел стрелять и промышлял рыбной ловлей, продавая весь улов сельчанам. Деньги у него были в наличии, но солдаты ему тоже пригрозили, что если он не будет воевать, то рассчитают и оправят на каторгу. Но такая постановка вопроса была устарелой, потому что этот закон не исправлялся со времен царствования Ермака и присоединения Сибири и Дальнего Востока к Киевской Руси. Поэтому каторгой называли эту самую область, где жила с давних времен семья отца Спиридона и его теперешние дети —Ерофей и Миша, когда здесь проходила граница по Уральским горам, соединяющая Челябинскую область с Екатеринбургской на севере, и еще восточнее до самого Тихого океана и Казахстана на юге России.