Наталья Курапцева - Кочумай, Кочебей. Старая история из жизни детективного агентства

Пит был так поражен, что постарался забыть, стереть из памяти эту дикую «сцену у фонтана»: такие страдания не имели, не могли иметь отношения к Ивану Кириллову, к его сдержанному, ироничному Киру. Поэтому он еще больше поразился, что вспомнил об этом именно сейчас. Лицо человека на портрете… Вот по этому человеку, наверное, можно было так убиваться, как тогда убивался Кир. Но что ему, Питу, – Кочубей? Вот оказалось, что это был очень красивый человек… и не только красивый… его нет уже восемь лет, а портрет, а жена…

– А почему его прозвали Кочубей? – спросил он хозяйку дома.

– Кочубей – он и есть Кочубей… Широкий был мужик. Озолотил всех. Не деньгами, конечно… Ну, да вы не поймете, вы теперь все прагматики, рыночники-западники.

– Вы хотите сказать, что он, как и вся ваша среда, жил другими ценностями? – вежливо поинтересовался Пит. – Это мне кажется принципиальным.

Хозяйка дома фыркнула.

– Вот вы-то, небось, про будущий гонорар думаете, да еще о том, как бы на Запад продать свой ненаписанный шедевр. Вот и все ваши мечты. Так? – Пит промолчал. – А чем вы свой гонорар обеспечите? Чем? Да рассказом вот про него, – Таня указала на портрет. – За его способность жить… и умереть… вы получите свои вонючие деньги…

– Вы были на той вечеринке, – Пит попробовал жестко подвести ее поближе к «делу», – где его забили до смерти?

– Нет, конечно! – снова фыркнула она.

– Почему? – еще более жестко потребовал Пит.

– Я была с сыном! А он был… с Ленкой. Ленку они с Булатом и не поделили. Вы что, и про это писать собираетесь? Сегодня все так и рвутся заглянуть к другому под одеяло. А вы знаете, молодой человек, что это – неприлично? —всерьез поинтересовалась Татьяна.

– Знаю, – Пит сбавил тон, – Я просто хочу понять, кем был все-таки ваш Кочубей, при одном имени которого люди до сих пор либо плачут, либо смеются.

Хозяйка дома задумалась, потом негромко заговорила, словно сама с собой.

– Он мог бы мне позвонить, но не стал… чтобы я с ума не сошла… он знал, что я просто рехнусь… а вырастить Дениса могу только я… это он тоже знал… А потом позвонили, сказали, что он в больнице… Ну, по пьянке чего не бывает…

– Кто же вам позвонил? – напомнил Пит о себе.

– Ленка… Она и позвонила…. Она и хоронить помогала… Хорошая девка, наша, настоящая. Славка если в кого влюбится, можно клеймо ставить: золотая!

У Пита слегка поехала крыша. Ему даже слышать никогда не доводилась, чтобы так говорили о «другой» женщине. Ему казалось, что это невозможно биологически: понять и простить измену мужа. А уж нахваливать его любовницу… Разве так бывает? Неужели возможны на самом деле такие отношения и такая любовь? Если это возможно в том самом треклятом андеграунде, он был не прочь записать адресок – так, на всякий случай, вдруг утопиться захочется.

– Интересно, – сухо обронил Пит. – Но, как вы думаете, почему их не могли разнять? Получается, Булатов убил…

– Булатов не убивал, – спокойно сказала Таня. И расхохоталась. Правда, невесело. – Булат? Ногами? Кучубея?!! Бред собачий.

– Но Кочин сказал об этом перед смертью…

– Он пошутил!

– Ничего себе шуточки!

– Да нет, ничего вы не понимаете! – рассердилась она. – Или я не могу объяснить… Я поэтому тогда и не пошла в милицию. Что я скажу?.. Это какой-то обыгрыш… Славка играл словами, изменял их, вносил новый смысл… Булата он видел, может, они и подрались… За Ленку? Как же! Святое дело – дать друг другу по морде… Как дети, честное слово!.. Но «булат» – я думаю, что это все-таки нож… Как там у Пушкина? «Все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат…» Славка любил Пушкина цитировать… Да и в милиции могли что-то перепутать, там тоже деятели хорошие… Но ведь его не ножом? – наклоняясь к Питу, спросила Таня, словно в его глазах она могла прочесть ответ на мучившие ее вопросы.

– Вы знаете эту историю лучше меня, – отстранился Пит.

– Да… – протянула Таня. – Почему вас, спрашивается, это может интересовать? Но знаете, популярные лекции об андеграунде я вам читать не буду.

– Но вы можете подтвердить, что ваш муж был значительной фигурой в андеграунде?

Таня пожала плечами.

– Об этом надо спрашивать не меня. Что вы напишите? «Вдова Кочина считает, что он был значительной фигурой в среде андеграунда…» Попробуйте только, я вам первая глаза выцарапаю.

– А кто может это сказать? Булатов?

– Не знаю… Я даже не знаю, как сейчас Игорь живет. Но я схожу, обязательно. Говорят, от него жена ушла. Странно: ждала-ждала, а когда он вернулся… Устала, наверное, так бывает, – Таня обращалась не к Питу, а к портрету Кочубея. Наверное, она могла так сидеть и разговаривать целыми днями.

– Среду андеграунда, – авторитетно начал Пит, – оценивают в корне неверно. Ваш муж, в частности, пострадал все-таки не от советской власти. Его убили просто в пьяной драке, – Таня дернулась. – Извините, конечно. Чтобы писать об этой среде, я должен понять, а понять я не могу… Я не могу понять, – взорвался он, – почему вы обрекли себя на постоянное присутствие в своем доме и в своей жизни человека, которого восемь лет нет в живых?!

– В этом доме живет его сын… «А ей остались сыновья с его чертами…» – неожиданно сильно и красиво пропела она. – Кочубея можно встретить один раз в жизни. Или не встретить – никогда. Таких, как вы, ходит миллион – ни жарко, ни холодно… Извините, я не хотела вас обидеть.

– Это не обидно, не расстраивайтесь. А кто и когда делал этот портрет, вы не знаете?

– Сашка, дружок его снимал. У него на шкафу и валялся, а трубочку свернутый. Потом Ленка нашла и мне принесла.

– Значит, это он так на друга смотрит? – вырвалось у Пита.

– А может, корова шла? – с вызовом бросила Татьяна. – Он коров сильно уважал…

Пит вышел от Кочиной сердитым. Чем—то она его все—таки зацепила, непонятно только, чем. Уж очень сурова, непритязательна и… ни единой живой искры в глазах, в сердце… В общем, как—то это было не весело, хотя на особое веселье Пит и не рассчитывал. Он сел в машину и поехал в контору.

Офис, как теперь принято обозначать служебные помещения, располагался на набережной знаменитого питерского канала в полуподвальном помещении и состоял всего из одной большой неровной комнаты, не считая кладовки и туалета. Железная дверь снаружи не имела никаких опознавательных знаков. Зато невысокое полукруглое окно выходило на канал. Когда они случайно наткнулись на этот двор, на эту дверь и забитую хламом кубатуру, Кир сказал, что он будет жить – здесь. Комната была пятиугольная, со стенами разной длины и невысоким скошенным потолком.

– Это будет контора под названием «Пять углов», – тут же начал сочинять Кир, – я поставлю здесь диван, кресло, компьютер и буду смотреть в окно на башмаки прохожих. А? Нравится?