Людмила Феррис - Слишком большой соблазн

– В чем состояло ваше задание?

– Записать интервью.

– А конкретно?

– Конкретно и записать. То есть я задаю вопросы, а он отвечает.

– Какие вопросы вы задавали?

– Скажите, – Юлька не выдержала, – вы учились в школе для умственно отсталых?

– Что? – возмутился следователь.

– Я же сказала, что вопросы задать не успела и вообще, кроме приветствия, ничего не произнесла, он почти сразу же ушел в кабинет, который замаскирован в стене.

Она думала, что загадочное убийство такой личности, как Яценко, может перевернуть науку космонавтику, в которой, как в любой отрасли, уже все «схвачено», денежные потоки определены и идут в «накатанном» направлении. Сейчас акценты сместятся так сильно, что «Орбитальная группировка» может потерять центр тяжести, а фигура при смещении центра тяжести теряет устойчивость даже в положении равновесия. Это непреложный закон физики.

Следователи то топтались в громадном кабинете убитого, то что-то измеряли в маленькой потайной комнатке. Юлька пыталась разглядеть, что они там делают, но тщетно, всю панораму плотно закрывала широкая мужская спина. Строгая секретарша вмиг перестала быть строгой и «железной», по ее щекам текли слезы, помада потеряла цвет, а высокие каблуки ее черных туфель, так подходивших к деловому костюму, нервно царапали ковровую дорожку в кабинете. Женщина комкала в руке платок и повторяла:

– Кошмар! Не может быть, какой кошмар! У него сегодня запланировано столько встреч. Это невозможно.

– Не будет уже никаких встреч. – Юля протянула ей стакан с водой. – Возьмите себя в руки, уже ничего сделать нельзя. Примите мои соболезнования. Вы, наверное, давно с ним работаете. Каким он был человеком?

– Это вы! Вы зря сегодня к нему пришли! А я вас оставила с ним наедине!

– Я?! Да вы с ума сошли? Ваша пресс-служба просила интервью, я вообще в кабинете простояла зря.

– Он не хотел с вами встречаться. Он говорил мне это! А теперь ко мне лезете со своими дурацкими вопросами!

Тут один из следователей активно заинтересовался тем, что говорила секретарша.

– Вы только что сказали, что у Владимира Николаевича были основания негативно относиться к Сорневой?

Дама замерла, помолчала и выпалила:

– Он вообще не любил журналистов, называл их выскочками. Говорил, что с ними одно напряжение.

– За это не убивают, – встряла Юлька. – Пусть он как хочет нас называет, то есть называл, хоть горшками. Нашу профессию многие не любят.

– Вы не ответили на вопрос о журналистке Юлии Сорневой, – не глядя на нее, следователь обращался лишь к секретарше.

– А Сорнева – это кто?

– Это я. Юлия Сорнева, – усмехнулась Юля.

– Я вспомнила вашу фамилию. Я выписывала вам пропуск.

– Я так и не понял, – настаивал следователь, – были у убитого с журналисткой Сорневой неприязненные отношения?

– Не знаю. Я говорю, что он просто не любил писак! – сердито глядя на Юлю, повторила секретарша.

– Вы знаете, мне абсолютно наплевать, любил ли ваш начальник журналистов и меня лично. Абсолютно! – разозлилась Юлька.

Она вспоминала эту неприятную сцену, тело убитого Яценко в кабинетике, и мурашки побежали по коже.

– Папочка, приезжай быстрей и помоги мне разобраться, почему убивают «космических менеджеров», обласканных государством и правительством. Кто мог желать смерти известному и успешному Яценко?

Краевой прокурор надрывно кричал в телефон:

– Ты что, посоветоваться не мог?! Зачем пресс-конференцию созвал, чудило? Мне в Генеральной прокуратуре пообещали погоны снять, если мы этот политический скандал не потушим. Просто пожар получился.

– Странная у тебя реакция, товарищ Хоркин, очень странная. Прокурорским прослушки втыкают, а мы молчим и тушим. Может, в пожарные переквалифицироваться?

– Да в том-то и дело, что не молчим, а тут же журналистов зовем! Тяжело было мне позвонить, Иван Николаевич?

– Тяжело, честно, тяжело. У меня просто приступ ненависти случился, если бы не выплеснул все эмоции, инфаркт бы получил.

Хоркин знал, что Кочетов будет искать любые законные пути для доказательства, и если не получится это сделать с первого раза, то повторит десятый, только борьбу не прекратит, не из такого он «теста».

– Инфаркт, похоже, у меня будет.

– Прорвемся. Ты результаты проверки знаешь? Когда будем Вороткина привлекать?

– В том-то и дело, что знаю. Отпечатки пальцев там твоего сотрудника – старшего помощника прокурора Ивлева. Только без глупостей, Иван Николаевич, без глупостей…

Но Кочетов его уже не слушал и скомандовал секретарше:

– Пусть Ивлев зайдет.

– Слышал я, что ты, Виталя, увольняешься! – без обиняков начал прокурор.

– Это с чего вы взяли, Иван Николаевич! Какие-то очередные слухи о прокурорских.

– Нет, дорогой Виталя. После того как мне сообщили, что твои отпечатки пальцев у меня на столе, делать тебе здесь нечего, раз ты меня, сволочь, продал. За сколько тебя Вороткин купил, даже уточнять не буду. Надеюсь, ты не прогадал.

Кочетов всегда говорил правду, то и дело вспоминал Максима Горького – «правда плохо пахнет». Прямолобый правдоруб, он иногда оказывался в собственной ловушке, люди не любят честность, да и зачем рассказывать, что друзья безразличны, жена надоела, а работой совсем не хочется озадачиваться. Как показывает практика, лучше тот, кто поддакивает или разводит руками, а кто честен, в итоге оказывается для многих врагом.

– Иван Николаевич, можно я объясню…

– Не надо, а то могу спустить тебя с лестницы. Ты знаешь, что я человек горячий, а здесь третий этаж, кости переломаешь, мне потом больничный оплачивать.

Виталий Ивлев вышел от прокурора, он знал крутой нрав своего начальника, да и как объясняться с Иваном Николаевичем, он пока не придумал. Прослушку Ивлев не ставил, но видел, как ребята из отдела городской безопасности два месяца назад поздно вечером заходили в кабинет прокурора. Кочетов был тогда в командировке, а Ивлев задержался на работе. Уже после нежданных визитеров он зашел в кабинет прокурора, сразу все понял, но решил, что связываться не будет. У начальников свои разборки, а если туда сунуться, то вполне можно остаться без головы, впрочем, и сейчас ему предлагают уволиться.

– Придется действительно к Вороткину обращаться, он мне когда-то место юрисконсульта предлагал, а то ведь прокурор работать не даст, будет грызть и грызть.

Иван Николаевич Кочетов остро переживал предательство Ивлева, ведь он взял Виталю на работу сразу после института и доверял ему.

– Старый черт, так тебе и надо! Уши развесил, болтаешь почем зря, а тебя враг слушает, да еще свои сдают.

Кочетов был человеком без компромиссов и делил жизнь на черное и белое. Он был не способен идти на уступки и лавировать. Прокурор, привыкший выносить обвинения, считал, что компромисс оправдывает подлость в отношениях и закрывает глаза на многое.