Алексей Митрохин - Некоторые вопросы загробной жизни. Часть вторая

Мы потом часто вспоминали эту забавную историю, попивая «Жигулёвское» у меня дома. А что? Никогда не знаешь, где найдёшь свою любовь… Тем более если ты – пьянь и девушка твоя тоже…

Пару месяцев спустя, сидя на скамейке в городском парке и наблюдая, как разноцветные листья опадают с деревьев под дуновением осеннего ветерка, Светлана напомнила о предложении руки и сердца… Довольно тривиальным способом. Она с нежностью взглянула в мои глаза, положила на плечо головку и тихо-тихо произнесла: «Витя, если твоё предложение о замужестве ещё в силе, я согласна».

Через три недели мы расписались.

От ностальгических воспоминаний меня отвлекла Лика, стоявшая чуть в стороне вместе с шаманом и Ксенией.

– Ребята, идите уже к нам. Болтаетесь, словно два тополя на Плющихе, – недовольно произнесла она, махая рукой. – Нечего от коллектива отбиваться.

– Три тополя, – поправил я Лику, вставая с насиженного места. – Что за девушка неугомонная, покоя с ней нет совершенно.

– Почему три? – заинтересовался Кравчук.

– Был такой старый художественный фильм 60-х годов, назывался: «Три тополя на Плющихе». Древняя мелодрама. Мои родители любят её смотреть, когда на них тоска находит.

– А плющ здесь причём? Он же сорняк, вьюн. Мы их пацанами кучами выдирали… Да ещё женского рода. Получается, здоровая плющиха деревья обвивает, расти не даёт…

Я недоуменно посмотрел на Фёдора.

– Плющиха – это улица. Отстань от меня, со своими идиотскими вопросами!

Неожиданно за спиной раздался металлический женский голос:

– Граждане усопшие, попрошу подойти ко мне.

Из дверного проёма справа от ресепшна показалась ещё одна девушка такого же возраста и антропометрических данных, как администратор. В руках она держала картонные папки-скоросшиватели белого цвета с надписью: «Дело №». Мы не спеша подтянулись к даме.

– Меня зовут Анастасия Павловна Соловьёва, – сообщила она, поочерёдно оглядывая наши энергетические оболочки. – Я секретарь-референт отдела документального обеспечения. Все на месте?

– Да, – невпопад протянули мы, словно пионеры на утренней линейке.

– Кравчук, Стрельцова, Смирнов, Бо́ян, Устинова – все здесь? – уточнила девушка.

– Все, – ответил за нас Фёдор.

– А это кто? – Анастасия Павловна посмотрела на проводника Гринько.

– Я проводник вагона, – откликнулся Семён Никанорович. – Доставил усопших для проведения дознания.

– Вы не нужны. Остальные за мной, – скомандовала она, открывая дверь в коридор. Мы поплелись за суровой дамой.

– До свидания, ребята, – попрощался Гринько, развернувшись к выходу. – Желаю удачи.

– И вам не болеть, – бодро произнёс Кравчук, выскакивая вслед за Соловьёвой.

Внутренняя планировка здания Регионального управления не отличалась сложными архитектурными решениями. Она представляла собой череду бесконечных, пересекающихся друг с другом коридоров, по обеим сторонам которых с промежутком приблизительно 10 метров располагались облезлые деревянные двери с пластиковыми табличками. На табличках были указаны фамилии и должности сотрудников Управления, а также порядковые номера кабинетов. У дверей вдоль стен стояли деревянные стулья с высокими спинками. На некоторых из них с грустными выражениями лиц сидели усопшие, видимо ожидая приглашения на аудиенцию. Если бы не они, помещение можно было назвать безлюдным. Кругом царила гробовая тишина.

– Тихо как в могиле, – констатировал я, обращаясь к Стрельцовой. – Заметила, помещение замкнутое, а эха совсем нет?

– У меня опять голова разболелась, – вздохнула Лика, не обращая внимания на вопрос.

– Ты уже в который раз жалуешься. В чём дело? – участливо поинтересовался я.

– Сама не пойму. Постоянно слышу голоса. Вроде зовёт меня кто-то по имени, и ещё речь неразборчивая… Жуть.

– Думаю, бояться тебе нечего, хуже не будет.

– Откуда ты знаешь? – пожала плечами Лика.

– Ростислав, – обратился я к тувинскому шаману, который шёл с Ксюшей позади нас. – Вы ведь народный целитель?

– А в чём проблема?

– У Лики голова болит, а ещё она голоса слышит.

– Это один из симптомов болезни, известной в медицине как шизофрения. Я такое не лечу. Ей к психиатру надо. Уверен, Виктор, вы знаете, к кому обратиться.

– Имеете в виду Заболотного? Так его офис на вокзале. А возвращаться туда мне совершенно не хочется.

– Даже ради меня? – пролепетала Лика, томно посмотрев в мои очи.

– Не смотри так. Лощинский приревнует.

– Плохо ты Андрея знаешь, он другой.

– Какой другой? – усмехнулся я. – Мужик, он и в Африке мужик.

– Опять придуриваешься? – Лика сверкнула глазами. – Есть нормальные мужики, а есть кобели и бабники. Такие, как ты, Виктор! И вот ещё один, Фёдором зовут.

– Чем тебе Федя не угодил? – удивился я.

– А ты не видишь, куда он всё время пялится?

Я посмотрел на Кравчука. Мастер на все руки шёл впереди, впившись глазами в округлые бедра нашей провожатой.

– Федя, куда уставился? – ехидно спросил я, поравнявшись с заслуженным сантехником.

– Да ты посмотри, как она бёдрами раскачивает! Туда-сюда, туда-сюда, – восхищённо произнёс Кравчук. – Не девка, а огонь. Колготки видел какие? Чёрные, со стрелкой сзади… Как раз под цвет короткой облегающей юбки. Туфли лакированные с красной подошвой, на шпильке… Жалко, рубашка на ней белая, я синий цвет люблю.

– Это блузка, – улыбнулся я.

– Да, – протянул Федя. – Если б не жена, приударил за ней, честное слово.

– А в чём проблема? Ты сейчас в разводе.

– Это как? – удивился Кравчук.

– Да так. Ты в церкви венчался?

– Да.

– Брачный обет давал?

– Не было обеда, я и позавтракать толком не успел. До вечера голодным ходил… Хорошо, маманя бутербродов наделала, было чем водочку закусить.

– Я не про жратву тебе толкую, бестолочь ненасытная. Церковный обет давал? Клятву верности?

– Что-то было, – задумался Кравчук. – Плохо помню.

– Пить надо меньше. Так вот, – продолжал я, – жених и невеста при венчании дают клятву верности друг другу. Там ещё текст такой: «…хранить наш брак в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии…» бла-бла-бла… И в конце: «… с этого дня и пока смерть не разлучит нас».

– И что? – Фёдор недоуменно посмотрел на меня.

– А то, Федя, что ты – труп, и, соответственно, в разводе, – я удовлетворённо потёр руки. – Гуляй, наслаждайся мёртвой холостяцкой жизнью, никто тебя не осудит.

– Неправильно это, – замялся Кравчук, – всё-таки столько лет прожили…

– Не слушай ты его, – встряла в разговор Лика. – Брачный обет даётся в католической церкви. Ты же, небось, в православной венчался?

– Не знаю, я в них не разбираюсь… Да какая теперь разница, – с досадой произнёс Фёдор.