Татьяна Луганцева - Зачем коту копыта?

© Т. И. Луганцева, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Алиса, весьма привлекательная шатенка средних лет, недовольно выключила телевизор и швырнула пульт на большой мягкий диван.

– Что у нас за телевидение? Что за передачи, особенно днем? Чушь какая-то, хоть вообще не включай. Люди судятся друг с другом, устраивают разборки, совершенно не стараясь договориться о чем-либо, а только втаптывая собеседника в грязь. Да еще сериалы с пластмассовыми актерами, которых находят, кажется, на улице, в очереди возле гастронома.

– И правда, лучше и вовсе ящик не включать, – поддержала ее светловолосая голубоглазая дама, Аграфена Пичугина. – А новости? Ты забыла еще о новостях каждый час по всем каналам. Вот когда мы слышали что-нибудь хорошее? Наоборот! Тут убили, там изнасиловали, здесь упал самолет или сняли с поста «оборотня в погонах»… При этом все понимают, что убивают каждый день, насилуют тоже и что добрая сотня других «оборотней в погонах» осталась сидеть на своих местах.

Аграфена Романовна Пичугина особую «радость» по поводу своего имени не испытывала. Своё неудовольствие она, конечно, едва только подросла, высказала близким, но все же смирилась, хотя постоянно слышать в свой адрес то «Груша», то «Груня» ей не нравилось. А подруга Алиса пошла еще дальше – называла ее «Гру» или «Ня», совсем уж сокращенно, иногда почему-то «Нафаня».

Дружили они уже лет тридцать, познакомившись в детском садике, и понимали друг друга не то чтобы с полуслова или полувзгляда, а с полувздоха. Груша была полностью согласна с известным философским замечанием, которое гласит: «Подруга – это та сестра, которую мы выбираем сами». В общем, они были, что называется, не разлей вода, вплоть до совпадения биополей, до взаимной привязанности и любви и до настоящей женской дружбы. А в том, что последняя существует, Аграфена даже не сомневалась, считая, что дело не в половом признаке, а исключительно в порядочности людей, будь то мужчина или женщина. И всегда очень ценила, что рядом с ней идет по жизни человек, на которого можно положиться, как на самое себя. Короче, с подругой Аграфене повезло.

Ровно так же думала и Алиса, в этом у них тоже было полное взаимопонимание.

– Мне еще очень нравятся новости, идущие под лозунгом «Никакой политики!», – продолжила разговор Алиса. – Мол, ребята, у нас сплошной позитив, все к нам, эге-гей! В итоге улыбающийся ведущий сообщает с экрана, что в такой-то школе ученики избили учителя, а доверчивые пенсионеры снова стали жертвой мошенников. Вот так позитивчик! И все это подается с очаровательной миной на лице, украшенном не затуманенными умом глазами. И не придерешься – действительно обходятся без политики. Только толку-то что? Все равно вгоняют в депрессию.

– Уговорила, новости тоже смотреть не будем, – улыбнулась Груня.

– И сериалы снимают непонятно о чем. Ерунда полная, ничего жизненного и такого, что могло бы чему-то научить. Лучше бы про твою жизнь сняли сериал. Это был бы сериалище! Женщины бы рыдали! – высказалась Алиса.

Аграфене трудно было с подругой не согласиться.

Груню воспитывала мать, женщина очень добрая, а если точнее – безвольная и мягкотелая. Поэтому она всегда что хотела, то и делала. А в подростковом возрасте и подавно показала всю прыть. Где-то в душе Груня ждала, что мама приструнит ее, одернет и вернет на землю, но родительница только разводила руками, показывая свою полную беспомощность. Возможно, Груне не хватало отца. Вот она и ушла из дома, протестуя, в поисках твердой руки и твердого плеча. На ее беду, «твердым плечом» оказался семнадцатилетний хулиган Олег, вечно ходивший с дешевой папироской, зажатой в углу рта и источавшей жуткий запах, да сутками бездарно бренчавший на расстроенной гитаре.

Родители парня нещадно пили и даже не заметили, что сын привел в свою комнату девочку с улицы. Единственным, что сказала его мать с опухшим, одутловатым лицом, когда Груня вышла утром из комнаты Олега, «где все и случилось», сконцентрировав на юной незнакомке мутный взгляд, было:

– О, деваха… Прикольно! Сгоняй-ка за пивком…

Приходившие в дом гости, местные алкаши, напивались вместе с хозяевами дешевого пойла, и их частенько выворачивало прямо где придется. Поэтому когда Грушу стало тошнить по утрам, она по детской наивности подумала, что заразилась от них «рвотным вирусом». Через какое-то время непросыхающая свекровь второй раз посмотрела на Грушу – опять с утра, после принятия «живительной влаги», то есть пива, – и спросила:

– Олежек, сынок, а твоя дурочка не понесла? Не хватает нам лишнего рта и головной боли! Эк балбесы вы бестолковые…

– Чего несла? – огрызнулся сын, который тоже уже прикладывался к пиву и вечером, и утром, и днем.

– Не беременная, говорю, деваха-то твоя? Ей сколько лет, идиот? Это ж статья! Вот горе мне, горе! Сразу говорю, никаких передач в тюрягу от меня не дождешься!

Олег, сообразив наконец, о чем идет речь, изрядно струхнул. А когда выяснилось, что мамаша права, ударился в бега.

Грушу выбросили на улицу, и она попала в социальный приют для бездомных несовершеннолетних как подвергшаяся сексуальному насилию и к тому же беременная. Там с ней поговорили, оказали помощь и сообщили матери. Родительница пришла за своей блудной дочерью сразу же, как только узнала о ее местонахождении и положении. Груша вернулась домой и в пятнадцать лет сама стала мамой – других вариантов для нее не было. Олега она больше никогда не видела, да и не хотела видеть.

Кошмар вернулся к Груне (мамы ее к тому времени уже не было) пятнадцать лет спустя, когда ее дочь, Олеся, повторила ту же ошибку с одним лишь отличием – она забеременела от мальчика из приличной семьи. Игорь не собирался от нее сбегать, а хотел жениться на Олесе. Влюбленные расписались. Но через год разбились на машине, подаренной родителями жениха на его восемнадцатилетие.

Хрупкий мир Груши в одночасье разлетелся на мелкие осколки. Тогда-то к ней и пришла пожилая, с серым от горя лицом женщина – Серафима Ильинична, мама погибшего Игоря (отца же его разбил инсульт, мужчина не перенес трагедии и стал глубоким инвалидом).

– Ну, здравствуй.

– Здравствуйте, – разлепила белые губы Груня.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать два.

– Господи, совсем молодая, у тебя все еще может быть.

– Не смейте такое говорить! Я не хочу ничего!

– Помолчи и успокойся, – прервала ее Серафима Ильинична. – Да, мы чужие друг другу люди, но нас свела судьба благодаря нашим детям, а теперь соединило горе. Ты родила рано, а я поздно. Кроме Игорька, у меня тоже других детей нет, только мне на двадцать лет больше, чем тебе, у меня муж инвалид и больное сердце. И единственное, что меня еще держит на этом свете, – внучка. Ей всего годик, и ей нужна семья! Ребенок не может ждать, когда ты придешь в себя после пережитого, Анюту могут забрать от нас в детский дом.