Галина Романова - Без вины преступница

Но эта чертова баба сводила его с ума не только в постели. Она уже полгода вытрясала из него душу, требуя, чтобы он развелся с женой. Поначалу его это забавляло, потом раздражало и приводило в бешенство. Теперь стало просто скучно.

Он бы давно избавился от этой девки, если бы не определенные удобства, с ней связанные. Плюс он много вложил в эти лицо, грудь, фигуру и ноги, чтобы позволить кому-то после себя пользоваться всем этим добром.

– Когда, Алекс? Когда ты с ней разведешься?

Она еще сдвинулась на кровати и чуть приподнялась. Тяжелая грудь, стоившая много больше ее точеного носика, колыхнулась, уперлась сосками в шелковую простыню. Хватит его еще на один раз или нет? Он засмотрелся, отвлекся и совсем пропустил ее следующие слова. Эхом догнало имя Стаса Бушина, его приятеля.

– Что ты только что сказала, детка?

Он повернулся на бок и глянул на ее рот с интересом. В меру пухлый, в меру сочный. Именно тот самый рот, какой он лично одобрил, когда явился с ней на прием к пластическому хирургу.

– Я сказала, что Стас Бушин, – кончик ее языка прошелся по силикону, обтянутому тонкой родной плотью губ, – разводится с женой и съезжается с Жанной.

– Да ладно! – Он недоверчиво хохотнул и тронул большим пальцем ее нижнюю губу, чуть ее комкая. – Не верю.

– Алекс, да погоди! – взвизгнула она и вскочила с кровати. – Я с тобой о серьезных вещах, а ты…

Она встала возле кровати, нервно переступая ногами, кусая губы и подергивая плечами, чтобы грудь соблазнительно колыхалась. Он засмотрелся, потом задумался.

Метр семьдесят девять отретушированного пластикой шикарного тела. Высокие скулы, пухлый рот, новый носик, ни единой складки на лице и шее. Все безупречно.

Но что же, мать твою, так скучно? От ее требований, от пустой болтовни или от мысли, что в ней нет ничего настоящего? В том числе, кстати, и мозгов. Их у нее, как он полагал, вообще нет, и это уже никакой хирург не исправит.

– Я тут подумал, – и грудь его дрогнула от еле сдерживаемого смеха, – подумал, детка, что наши с тобой дети могут родиться с твоим носом! Представляешь? Ты еще помнишь свой родной нос? Он же у тебя уточкой! Представляешь пацана с такой пипкой на лице? Вот умора, да?

И он заржал. Громко, с удовольствием. Его девушка, которой было слегка за двадцать пять и которая вполне могла быть его дочерью, оцепенела. Она даже рот приоткрыла, мысленно повторяя его слова. А потом рассвирепела.

– Ты! – прошипела она. – Ты сволочь, Алекс! Дети? Детей хочешь? А чего же твоя толстозадая женушка их тебе не нарожала, а?

Она так сильно орала и так сильно открывала рот, выплескивая на него обиду, что он даже перепугался. А ну как губки лопнут, и силикон потечет прямо по подбородку? Прямо на ее силиконовую грудь, которая нервно подергивалась сейчас прямо перед его глазами.

Он знал, что будет дальше. В какой-то момент ему надоест ее слушать, он рявкнет, может даже, засадит ей по щеке. Она забьется в угол и зарыдает. И так и просидит там бог знает сколько, поскуливая. Он однажды специально засекал: Вероника прорыдала без остановки полтора часа. У него даже виски заломило от ее воя.

Скучища.

И вот зачем ему все это? Секс с Вероникой хорош, конечно, кто спорит, но не слишком ли дорого он платит? Во всех смыслах. Разве он не устал от этой девки, которая всеми правдами и неправдами собирается дотащить его до алтаря? Устал, давно устал.

Даже Симка, его верная жена и подруга, с которой они прожили двадцать лет, не выдержала и ушла от него пару месяцев назад. Сказала, что он ей надоел вместе с его перекачанной силиконом шалавой. Так и сказала. Врала, конечно, наполовину.

Нет, надоесть он, может, ей и надоел. Он ведь не особо прятался с Вероникой, таскался с ней по всяким людным местам и важным мероприятиям. Симе об этом, конечно же, было известно. Но это не вся правда. А вся заключалась в том, что Сима, его верная жена и подруга, влюбилась. Так бывает, да. И ушла от мужа к своему возлюбленному, и улетели они куда-то в теплые страны на ПМЖ, и велели их не искать и не беспокоить.

А ему что? Ему, честно, даже обидно не было. Отпустил. Само собой, никаких великодушных жестов в виде солидного денежного выходного пособия. Решила уйти к любимому – уходи, в чем пришла, никаких тебе золотых парашютов, дорогая. Она и ушла с небольшим чемоданчиком.

Об этом мало кто знал, кстати. Пару человек из его окружения – водитель и охранник, Симкина родня. И все, даже Стас Бушин не знал. Он бы тут же растрепал своей шалаве Жанке, а та – Веронике. И тогда только держись, Гнедых Александр Геннадьевич, покоя тебе не будет. Будет мозг выедать после каждого оргазма эта красота, слепленная вся сплошь на его бабки.

– Ты ответь мне, ответь! – никак не унималась Вероника и нервно выплясывала перед кроватью в чем мать родила. – Ответь, Алекс, сколько мне еще ждать? Я устала!

На последнем слоге ее голос взвился так высоко и зазвучал до того фальшиво и неприятно, что внутри у него что-то лопнуло. Какая-то долго сдерживаемая пружина сорвалась с крепежей и пошла раскручиваться с угрожающим повизгиванием.

– А ну заткнись, Вероничка.

Голос его прозвучал тихо и страшно. Он точно знал, что, когда он так говорит, его все боятся. Даже верная Симка, которая прошла с ним огонь, воду и медные трубы и которая могла пойти с ним врукопашную, затихала, когда он начинал так говорить.

– Как будто гремучая змея по траве ползет, Сашка! – признавалась она и боязливо дергала плечами. – Страшный ты все же человек, Сашка!..

Вероника захлебнулась гневом, как кипятком. Застыла с покрасневшим мгновенно лицом, глазки вытаращила, пухлые губки плотно сжала.

– В общем, так, Вероничка…

Саша скинул с себя теплое воздушное одеяло, затянутое в дорогой шелк. Свесил с кровати сначала одну ногу, потом другую, одним движением поднялся с кровати и застыл – голый, сильный, по-мужски красивый. Только невероятно холодный сейчас и опасный, это даже она понимала.

– Саша, ты чего? – Она неуверенно улыбнулась. – Прости меня. Сама не знаю, что я так разошлась. Жанка, наверное, подогрела. Все хвасталась и хвасталась с утра, весь мозг мне проела.

– Я сказал, заткнись, – так же тихо повторил он и сощурил глаза. Еще один страшный признак, стоивший многим здоровья.

– Ага, – качнула она головой, – я заткнусь. А что делать, Саш, после того как заткнусь?

– Собираться и валить, Вероничка.

Он взглядом прошелся по ее вещам, разбросанным по спальне. Он сам их разбросал каких-то пару часов назад: любил неистовство в прелюдии. Неистовство и даже грубость.

– Валить? – Она недоуменно поморгала, кивнула согласно. – Поняла, валить. А потом? Потом, Алекс?

– Я много раз просил тебя не называть меня Алексом, – почти ласково проговорил он и сделал неуверенный шаг в ее сторону. – Я ведь просил, Вероничка.