Андрей Константинов - Дело об императорском пингвине

Больше других эта пламенная речь Обнорского ошарашила Скрипку. Он долго не мог прийти в себя, а потом наконец выдавил:

— Как же так. Он же пейджер потерял. Проверка еще не закончена.

Я продемонстрировал Алексею Львовичу числящееся за мной казенное имущество и в тон Обнорскому пояснил, что сцена с утерей пейджера была инсценирована, конечно же, сугубо в интересах исполняемого мною секретного задания. В это время внимание Каширина привлек валявшийся на ковре снимок. Он поднял его и удивленно присвистнул:

— Ого… Ах, какая женщина, а, Андрей Викторович? Мне б такую…

Договорить, какую именно, Родион не успел. Смутившийся шеф выхватил у него фотографию и сунул ее в стол, пробурчав при этом, что-то типа «фотомонтаж» и «враги подбросили». Похоже, ему не особенно поверили, поэтому Обнорский поспешил замять тему и подвести черту под нашей встречей:

Ну все, Виктор. Иди работай. — Он повернулся к Скрипке:

— Я надеюсь, что ваши трения с Алексеем Львовичем отныне можно считать исчерпанными?

После этого нам со Скрипкой ничего не оставалось, как пожать друг другу руки, и я победителем покинул этот «эскадрон гусар летучки».

В тот же вечер я заехал домой к матери Татьяны и оставил для нее запечатанный пакет, в котором находились пять «поляроидных» снимков и оказавшаяся невостребованной тысяча американских долларов.

Спустя несколько дней ночью меня разбудил междугородний телефонный звонок. Я был почти уверен, что это звонит она, и потому не собирался снимать трубку. Однако звонки были столь долгими и настойчивыми, что в конец концов я все-таки решился.

— Привет! Это ты? Я тебя разбудила?

— Привет! Это я. Да, ты меня разбудила.

— Виктор, я смотрела сюжет. Ну тот самый, про «Успех». А потом мама передала для меня твой пакет. Там, в «Успехе» — это был ты? — Я ничего не ответил, и она продолжила:

— Знаешь, Рустам мне рассказывал про эту контору. Они и здесь, у нас, столько гадостей людям устраивали. Когда Рустам увидел, как их обнесли, а потом еще и ославили на всю страну, он просто радовался как ребенок…

— Я рад, что он у тебя такой живой и непосредственный…

— Шах, ну скажи — это был ты? Ты сделал это только для меня? Или это просто было частью твоего очередного расследования?…

— Даже если бы это сделал я, то, естественно, исключительно в рамках очередного расследования.

— Ты врешь, Шах! Ну зачем ты хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле?

— Совсем недавно ты была обо мне несколько иного мнения.

— Я была полной дурой. Прости меня.

— Ладно, все, проехали.

— Ты сейчас один живешь? Хочешь, я как-нибудь приеду к тебе?

— Вместе с Рустамом?

— Перестань! Между прочим, он очень хороший человек.

— Да, я помню, живой и непосредственный ребенок с охраной, которая может порвать кого угодно на сотни маленьких кусочков…

— А ты злой, Витя. Хотя… наверное, я действительно сама виновата…

— Прости, Танюша, но мне завтра очень рано вставать…

— Да, я поняла… Спокойной ночи, Шах.

— Спокойной ночи.

"Лукошкина Анна Яковлевна, 33 года. Закончила юрфак ЛГУ, работала судьей, ныне — член Городской коллегии адвокатов.

Работает юристом в Агентстве «Золотая пуля». Осуществляет юридическую экспертизу материалов перед публикацией и представляет интересы Агентства в судах. Среди сотрудников получила прозвище Цензор.

Разведена. С бывшим мужем сотрудником РУБОП

Сергеем Лукошкиным поддерживает хорошие, приятельские отношения. Воспитывает сына-школьника.

Экспрессивна, но справедлива. Иногда поддается искушению «поиграть» в расследователя — сказывается еще студенческая страсть к криминалистике и уголовному процессу, так и не реализовавшаяся в жизни Лукошкиной. К начальству относится без должного пиетета".

Из служебной характеристики

Обнорский вызвал меня в кабинет через секретаря Ксюшу. Ксюша сообщила мне об этом с видимым удовольствием — приглашение в кабинет к Классику посредством секретаря означало почти что немилость.

Я давно подозревала, что Ксюша не одобряла чрезвычайно внимательного отношения Обнорского к моей персоне. Безотчетная улыбка, с которой Ксюша вошла ко мне в кабинет, стала еще одним тому подтверждением.

— Проходите, Анна Яковлевна. — Обнорский даже не поднял глаз, когда я распахнула дверь и, недоумевая, вошла в его обитель. Кстати, захламленную до краев разного рода подарками от благодарных и восторженных почитателей. Говорят, у вас… — Классик интонационно выделил это дистанцирующее местоимение, что, очевидно, должно было дать мне понять всю степень нерасположения, — с Шаховским близкие отношения? Что вы можете сказать по этому поводу?

— Я ничего не буду говорить по этому поводу, пока ты не объяснишь мне, чем вызван твой инквизиторский тон. — Я плохо спала эту ночь и встала очень раздраженная. Обнорский этого не знал, иначе перенес бы наш разговор на следующий раз…

— Анна Яковлевна, я не собираюсь объяснять вам мотивы своих поступков. А вы крайне неразборчивы в связях. Может, вы еще с кем-то состоите в близких отношениях?

— Представь себе — да, с очень многими мужчинами в этом городе. — Злость, с которой я произнесла первую фразу, вдруг улетучилась. Я почувствовала, что страшно устала от всех недомолвок, сплетен и пересудов. Мне захотелось скорее уйти из кабинета Обнорского, где сама обстановка, казалось, кричала: он так велик и гениален, этот Классик, смотрите, смотрите! В такой обстановке совершенно невозможно вести разговоры по душам.

— Я тебя больше не задерживаю.

— Мне нужно читать досье. Обнорский, наконец, поднял глаза от кипы бумаг, которая, кстати, последние несколько месяцев оставалась нетронутой на его столе. По-киселевски посмотрев на меня поверх очков, шеф кивнул в сторону двери:

— Свободна.

— Спасибо, Андрей Викторович.

Если нужна будет юридическая консультация, обращайтесь. Наша фирма всегда готова помочь клиенту! — На цыпочках шагнув к двери, я осторожно прикрыла ее за собой и, несмотря на негодующий взгляд Ксюши, стучавшей в приемной по клавишам, приложила ухо к двери. За дверью раздалась отборная ругань, очевидно, в мой адрес. Вздохнув и пожав плечами, я отправилась к себе.

Кабинет с приветливой табличкой «Вас тут не ждут!» мы делили втроем: я, Шаховский и Каширин.

Над нашим «сожительством» в Агентстве подшучивали, но думаю, нам втайне завидовали. В отличие от кабинета Обнорского, где все подчеркивало достоинства его обитателя, в нашей комнатушке усилиями Каширина поселился дух истории. В первую очередь, истории розыска и органов внутренних дел. О ней напоминала допотопная пишущая машинка с вставленным бланком протокола допроса. Изящные наручники, куда свободно проходила моя не очень тонкая рука. Со стен тусклыми глазами взирали те, кого разыскивает милиция, и те, кого уж нет в мире, — эти фотографии, как я подозревала, «стибрил»