Дмитрий Сафонов - Ласковый убийца

В буфете царил прохладный полумрак. Болтушко заказал две рюмки водки по пятьдесят граммов (чтобы не привлекать внимание любопытных глаз одним большим заказом) и бутерброд с колбасой. Они отошли в уголок. Первую рюмку Стас выпил сразу же и принялся жевать.

– Ну, давай, рассказывай! Время поджимает! – поторопил его Болтушко.

– Представляешь, в "Склиф" поступает мужик с ножевым, – начал Стас. – Его спрашивают: кто это, мол, тебя так? Он мнется, мнется, а потом и говорит: жена, мол. А за что? На почве ревности, отвечает. И рассказывает свою историю. Оказывается, у него давно уже был роман с соседкой, которая живет этажом выше. Соседка – женщина одинокая, а он, как ты сам понял – мужчина женатый. И вот такая получается ситуация: вроде бы есть где встречаться, да некогда. Супруга, понимаешь, все время на посту, и все время бдит. Однажды он говорит жене, что едет в командировку на две недели. И, действительно, уезжает. Но только через неделю потихоньку возвращается, и – прямиком к соседке. И живет там у нее, и пилит ее по несколько раз на дню, и все такое остальное. А соседка буквально расцветает от повышенного внимания, и ходит сама не своя, аж светится – такая вся счастливая. А он из ее квартиры – ни ногой; не дай Бог – жена засечет. Но… сколь веревочке не виться… Короче, однажды соседка ему и говорит: сходи-ка, мол, Гоша, ведро мусорное вынеси. Ну чего тут идти? До мусоропровода? Он – закуривает, и с ведерком – на лестничную клетку. А мусоропровод – между этажами. Вот он свое ведерко вываливает, и по привычке – домой, к законной жене. На полном автомате. Звонит в дверь, жена открывает, и что она видит? Стоит ее благоверный, в спортивных штанах, в майке и в чужих тапочках на босу ногу, а в руке, понимаешь, – вражеское ведро. А она-то думает, что ее муж – в командировке. Ну, и какая у бедной женщины может быть реакция? Естественно, она встала на защиту моральных устоев и непреходящих семейных ценностей, и сгоряча слегка порезала муженька: как говорится, Платон мне друг, но истина! – Стас ткнул пальцем в потолок, – истина! она, понимаешь, дороже! Кстати, мужик-то ничего, оклемается. А вот жена может пострадать за свои убеждения, буквально как Софья Ковалевская…

– Перовская, – поправил его Болтушко.

– Ну какая разница? – обиженно спросил Стас. – Она тебе что, родственница? Извини. Тогда пусть она пострадает, как, например, Достоевский. Это тебя устраивает?

Болтушко махнул рукой; даже немного выпив, Стас начинал нести всякую ерунду: он вообще был не очень крепкий на алкоголь.

– Сюжет хороший. Заработал, – Алексей Борисович хлопнул Стаса по плечу и поспешил назад, в кабинет, чтобы поскорее приняться за работу.

Он сел за стол, достал чистый лист бумаги и принялся карандашом составлять план статьи. Перед ним лежали записанные на отдельных маленьких листках сообщения – разные случаи, произошедшие за минувшую неделю в Москве. Почти все они имели трагический конец, но Болтушко считал высшим шиком описать чью-то смерть так, чтобы это было даже немножко забавно: вероятно, он полагал, что основную массу читателей составляют маньяки, садисты, моральные уроды, а немногие оставшиеся – настоящие ценители черного юмора.

Цинизм Болтушко уступал цинизму Ремизова – по размаху и всеохватности, но в изяществе и даже некоей утонченности – явно превосходил Скобликова с его шокирующими заголовками.

Болтушко открыл ящик, достал оттуда ластик, стер пару грязных пятен с бумаги и замер, ожидая вдохновения.

В этот момент раздался телефонный звонок. Он снял трубку.

– Редакция! – раздраженно крикнул Болтушко.

– Алеша, это ты? – спросил знакомый женский голос.

– Я, – ответил Болтушко.

– Алеша, это я, Марина.

– Да, здравствуй. Я узнал тебя. Что-нибудь случилось?

В ответ он услышал всхлипывания.

– Алеша, приезжай, пожалуйста. Мне очень страшно. Я не знаю, что делать. Они мне угрожают.

– Кто? – обескураженно спросил Болтушко.

– Я не знаю. Приезжай, пожалуйста.

– Но… Марина… Я сейчас не могу. У меня – статья.

Марина заплакала. Болтушко покрепче прижал трубку – чтобы никто не слышал, потому что мембрана у этого аппарата была очень сильная.

– Марина… Марина, я приеду, как только освобожусь. Хорошо? Закройся на все замки и никому не открывай. Ты одна дома?

– Одна-а-а… Мне стра-а-а-шно…

– Я скоро буду. Примерно часа через три-четыре. Хорошо? Ты сиди дома, никуда не уходи. Перед тем, как выехать, я позвоню. Поняла?

– Поняла.

– Ну все. Жди звонка.

Он положил трубку. Что за чертовщина? Кто ей угрожает? Что происходит? Может, она немножко тронулась рассудком? На нервной почве? А что, с женщинами такое часто бывает. Понервничают – тронутся, успокоятся – и вроде как на место вернутся.

Он стал рисовать какие-то узоры, заштриховывать их, потом все стирал и рисовал заново.

Теперь он и сам занервничал, поэтому торопился написать статью, что сразу же отразилось на качестве: получилось не смешно, а как-то мрачно. И даже такая веселая история про то, как пожилой вор залез в квартиру бывшего капитана дальнего плавания, а в коридоре был установлен в качестве охранной сигнализации корабельный ревун, и он сработал, а вор испугался и умер от сердечного приступа, – даже эта история получилась немного печальной.

Алексей Борисович был собой недоволен. Он отнес статью, позвонил Марине, что выезжает и после этого покинул редакцию.

……

У Марины были припухшие губы и заплаканные красные глаза. Узенький поясок перехватывал на талии короткий махровый халат. "Извини, что я так, по-домашнему", – сказала она.

"Ничего себе, по-домашнему", – подумал Болтушко. "Неужели она хочет убедить меня, что всегда ходит по квартире в таком виде? Домашний халат совсем не такой. Домашний халат – это что-то длинное и бесформенное. А здесь – какой-то пеньюар или как там его… У меня трусы и то длиннее. В общем, не то. Не вдовий наряд, одним словом."

Он придал лицу суровый вид и прошел в комнату. Окинул безразличным взглядом стены, уселся поглубже в кресло и принялся рассматривать книги, стоявшие на полках зеркального шкафа – надо же было отвести глаза куда-нибудь подальше, прочь от голых Марининых ног.

А она словно и не замечала этой неловкости. Или делала вид, что не замечает.

Она была расстроена и напугана. Алексей Борисович прокашлялся и спросил:

– Ну, что у тебя произошло? Кто тебе угрожает?

– Не знаю, Алеша, – ответила Марина и подалась всем телом к нему. "Ого! Да она еще и без лифчика!" – отметил Болтушко. Ему стало совсем не по себе.

– Вот что я нашла на автоответчике, – она подвинула аппарат поближе к Болтушко и нажала кнопку: "Коля, я очень волнуюсь. Что случилось? Я перезвоню через час", – послышалось сквозь треск.