Лора Липпман - Ворон и Голландка

Но для того чтобы позавтракать в Аламо, компания необязательна. В одиночку даже лучше. Она сидит в саду. Ей не нравятся окружающие строения – ряд бараков, сувенирный магазин с высоким потолком, где ей однажды приглянулась бело-голубая посуда. Холодные, как склепы, стынущие от ужаса хранимых воспоминаний. Места тоже имеют память. Но здесь, в саду, под жарким исцеляющим солнцем земля позабыла всю кровь, которую впитала. И она хочет забыть. И хочет помнить. «Мамочка, проснись! Мамочка, проснись!»

– Tienes sueños, pobrecita? [8] Pobrecita – бедняжка (исп.).

Она вздрагивает, и оба тако падают с колен на землю. «Tienes sueños»? Он с неохотой переходит на испанский, но она настояла. Ведь по-английски получается просто «Ты спишь?», а так можно думать, что спрашивают: «У тебя есть мечты?» [9] Англ. «dream» и исп. «sueño» оба имеют значение и «сон», и «мечта». Для носителя английского языка выбор значения в английской фразе привычен и происходит безотчетно в соответствующем контексте, тогда как испанская фраза, не являющаяся для него обыденной, благодаря своему грамматическому устройству может быть услышана именно так, как хочет героиня. Ни больше ни меньше.

Она щурится от солнечного света.

– Что ты здесь делаешь?

– Я не нашел тебя утром. Я беспокоился.

– Мы расстались, помнишь? Я с тобой порвала.

Никакой жестокости, просто констатация.

– Знаю. И знаю почему. Но я не могу от тебя оторваться.

– Хочешь помочь? – спрашивает она с подозрением, не вполне доверяя ему, хотя и очень хочется. Помощник ей нужен.

– Обещаю, – отвечает он. – Я помогу тебе, а ты мне.

Она задумывается, не собирается ли он таким образом снова овладеть ею. Она могла бы воспользоваться его помощью, но не уверена, что вынесет это. Если однажды порвала с мужчиной, значит, насовсем. А то выходит как остывший и заново разогретый кофе. Темное горькое пойло. Нет, он не ищет способа снова затащить ее в постель. На самом деле ему это нужно даже меньше, чем ей, если такое возможно.

Но он готов помочь. Ее настроение взлетает, как ракета. На радостях она складывает гармошкой заляпанный жиром бумажный пакет из-под еды и делает вид, что играет на маленьком аккордеоне.

– А теперь немного конхунто [10] Конхунто – особый жанр мексикано-американской музыки, для которого характерно использование аккордеона. , дамы и господа. Прошу поприветствовать la señorita con la concertina, la señorita mas bonita, la señorita de las carnitas, la señorita de Sueños Malos [11] Синьорита с гармоникой, синьорита-красавица, синьорита с тако, синьорита из дурных снов (исп.). .

Она поет одну из своих любимых народных песен. «Ay te dejo en San Antonio». Я уже рассталась с тобой в Сан-Антонио.

Несколько туристов оглядываются, будто надеются, что ее песня может спасти испорченное утро. Аламо – идеальный облом, гарантированное разочарование, которое сглаживает все остальные разочарования. По крайней мере, это так для тех, кто мечтает об обдуваемых ветром равнинах и Дэйви Крокетте [12] Дэвид Крокетт (1786–1836) – американский первопроходец, военный и политик, герой фольклора, известный меткой стрельбой и другими охотничьими качествами. Называл свое ружье «старушкой Бетси». Погиб при защите Аламо. с лицом Джона Уэйна [13] Джон Уэйн (1907–1979) – голливудский актер, звезда вестернов, снявший и спродюсировавший фильм «Форт Аламо» (1970), где сам исполнил роль Дэйви Крокетта. . «Форт, оказывается, такой маленький, – вечно жалуются обыватели, – и “Бургер Кинг” прямо через дорогу». Но ей самой нравится, как миссия-музей вплелась в настоящую жизнь. Место продажи «Воппера» [14] Флагманский бургер сети «Бургер кинг», чье название означает «невероятно большой». Другое значение слова «whopper» – чудовищная (чудовищно большая) ложь. – рядом с фортом лжи и обмана, облепленным историями, которые призваны подчистить, приукрасить реальные события. Дэйви Крокетт стреляет из «старушки Бетси», Джим Боуи [15] Джеймс Боуи (1796–1836) – американский авантюрист, участник Войны за независимость Техаса, изобретатель «ножа Боуи», тесака со скошенным лезвием. Погиб, возглавляя защиту Аламо. со сломанной ногой стонет в койке, Уильям Баррет Тревис [16] Уильям Баррет Тревис (1809–1836) – сокомандующий во время обороны Аламо, погибший, как и почти все остальные. По легенде, провел перед финальным сражением черту, через которую должны были перейти те, кто готов сражаться до последнего, и это сделали все, кроме одного человека. проводит черту, которая отделяет мужчин от трусов. Смерть очищает людей. Какая разница, правда все это или вымысел?

– Я спою несколько строк из «Желтой розы Техаса» [17] «Желтая роза Техаса» – народная песня; см. гл. 23. . Бьюсь об заклад, что успею немного заработать, прежде чем «Дочери» выгонят меня отсюда.

Его это не веселит.

– Если я помогу тебе, тебе придется меня слушать и делать, как я говорю. Ты должна прекратить заниматься ерундой. Быть абсолютно нормальной, понимаешь? Именно так можно не выделяться из толпы – быть абсолютно нормальной.

– Кому это надо, быть нормальным? – Она бросает аккордеон и начинает сдирать корочку с ранки на ноге. Та напоминает бекон – так же хрустит под пальцами. Расчесывает голень, появляется свежая кровь. Быть нормальным – значит сдаться. Нормальные – это все остальные люди, живущие своей жизнью. Нормальность – настоящая болезнь, обман, позволяющий телу жить, пока душа внутри чахнет. Кроме того, она хочет, чтобы он знал, что она вернулась, хочет, чтобы он был в курсе. Она хочет, чтобы однажды ночью он проснулся и сел в кровати с мыслью: не ее ли теплое дыхание он сейчас почувствовал у себя на шее. Tienes sueños, pobrecita?

Кровь стекает по ноге, как слезинка по щеке. Он крепко берет ее руки в свои, чтобы она себя больше не тронула.

– Ты получишь все, что пожелаешь, – чуть ли не мольба звучит в его голосе. – Но тебе придется довериться мне.

Она кивает, притворяясь, что согласна. На самом деле она никому не доверяет и надеется, что никто не доверяет ей. «Все, что пожелаешь». Мужчины так легко дают подобные обещания. Посуда из Аламо, новое жемчужное ожерелье, машина на окончание школы, тихий уголок, вечная любовь. Таков ее жребий – не получать ничего из желаемого, теперь ей известно наверняка. Она видит себя, какой хочет быть, – мирно спящей, недвижимой, как на фото. Видит его, каким он должен стать – кричащим во всю глотку, чтобы рот стал круглым и похожим на вход в аттракцион, который никогда не останавливается. «Не дрейфь, жалкий трус!» Она готова. Теперь достаточно высока, достаточно взросла, достаточно печальна, достаточно отчаянна.

Она готова.

Тесс Монаган ненавидела вести слежку, и это создавало ей проблемы как человеку, зарабатывающему на жизнь услугами частного сыска. Делай то, что любишь, и полюбишь то, что делаешь, говорили ей. Зато ей приходилось по душе все остальное, из чего состояла работа. Она любила быть сама себе начальником, любила быть своей единственной подчиненной. Ей уже даже начинал нравиться пистолет, который раньше казался жутким. Слежка для частного детектива – и хлеб, и масло, но Тесс все равно ненавидела каждую минуту, проведенную за этим занятием, особенно если дело касалось супружеской измены. Помимо прочего, это было пассивное времяпрепровождение. Всю свою жизнь она ненавидела ждать. Она жаждала расследовать. Но раз за разом сидела, развалившись на переднем сиденье машины, с фотоаппаратом, готовым запечатлеть чье-нибудь недостойное поведение.