Екатерина Островская - Два раза в одну реку

Ушли с острова в воскресенье еще до обеда. Дружная компания сидела на корме, у всех были усталые и немного торжественные лица, покрасневшие от солнца. Разговаривали вполголоса, и порой разговор был похож на шушуканье. Впрочем, Лена не обращала на пассажиров никакого внимания, она размышляла, позвонить ей Федору или ждать его звонка.

А когда подходили к городу, сидящая за спиной компания вдруг запела.

Пятеро пассажиров не просто пели – они орали, словно нет в мире большей радости, кроме как кричать во все горло.

1918 год, 30 августа

Они стояли у закрытой на замок решетки, перегораживающей арку, ведущую во внутренний дворик. Во дворике росла высокая трава, над которой порхали бабочки. Еще виднелись деревянные ворота каретного сарая с облупившейся краской. Несколько минут назад бывший юнкер Каннегисер на велосипеде поехал убивать начальника Петроградского ЧК Моисея Урицкого. И теперь на улочке, похожей на узкий бульвар, остались только они: двадцатипятилетний штабс-капитан князь Алексей Долгоруков и семнадцатилетняя графиня Вера Панина.

– Я вдруг вспомнила его стихи, – улыбнулась вдруг девушка, – не все стихи, разумеется, а только одну строфу. Даже две. Хотите, почитаю?

Долгоруков пожал плечами и еще раз посмотрел сквозь решетку.

А графиня, коснувшись пальчиками его груди, продекламировала:

– Забавно, – кивнул штабс-капитан и обернулся к парадному крыльцу.

Вдруг дверь отворилась. Из дома выглянул седой человек в наброшенном на плечи английском твидовом пальто. Человек махнул рукой:

– Заходите скорей.

Они зашли в вестибюль.

– Простите меня, Алексей Николаевич, – вздохнул пожилой мужчина, – не уберег. Кто-то выдал нас. Но у меня есть свой человек в этом их ЧК, который сообщил, что про ваш саквояж никому в их организации доподлинно неизвестно. Вероятно, Урицкий, увидев, какие сокровища оказались в его руках, решил их тайно реквизировать. По крайней мере, он не привозил их на службу и еще не вызывал ювелира для оценки.

– Товарищ Урицкий из вашей квартиры, судя по всему, отправился к себе на Васильевский. А на Дворцовой сегодня появится не раньше полудня – хотелось бы надеяться на это. Сейчас… – Долгоруков достал серебряные часы, открыл крышку. – Сейчас только десять пятнадцать. Так что есть время перехватить его по дороге. Автомобиль его мне известен. Но не извозчика же нанимать…

– У меня во дворе стоит английский Vauxhall – очень быстрая машина. И шофер хороший имеется.

– Никого не надо, я сам справлюсь.

Юнкера Каннегисера Долгоруков догнал только на Невском, когда тот пересекал Большую Морскую. Сбросив скорость и аккуратно объехав молодого человека, князь остановил автомобиль и помахал вспотевшему от усилий бывшему юнкеру. Каннегисер, как делал это и прежде, затормозил ногой и все же колесом въехал в заднее крыло автомобиля.

– Простите, господин капи… – начал было извиняться Канненгисер, но осекся, потому что Долгоруков был одет матросом.

Алексей Николаевич вышел из машины и негромко произнес:

– Сегодня не надо никого убивать: лучше будет, если вы отправитесь домой к родителям. Каждый террористический акт должен быть тщательным образом продуман с учетом всяких возможных случайностей. И в одиночку не стоит на него идти. Вы рискуете быть схваченным.

– Я готов отдать жизнь, чтобы покарать тирана! – заявил молодой человек и оглянулся – не слышал ли кто.

– Не сомневаюсь, а потому готов встретиться с вами сегодня же у вас дома. Мы все обсудим и, возможно, привлечем дополнительных сподвижников.

Каннегисер задумался, а потом посмотрел внимательно на Долгорукова.

– Я подчиняюсь, но только если вы дадите мне слово, что последний выстрел сделаю именно я. Мне надо отомстить.

– Слово офицера.

Урицкий проживал в доме № 9 по Восьмой линии, почти напротив особняка графини Паниной, теперь неизвестно кому принадлежащего. В декабре семнадцатого Софья Владимировна Панина была арестована за то, что отказалась отдать большевикам средства министерства народного просвещения, которые хранились у нее дома. Министр был ее хорошим другом. Ее приговорили к расстрелу, но потом большевики вспомнили, что «красная» графиня долгое время помогала им деньгами и прятала в своем доме скрывающихся от жандармов и полиции революционеров, а потому отпустили, посоветовав в России не оставаться. Где София Владимировна теперь? И почему Вера не живет в ее роскошном особняке, ведь Вера единственная наследница – племянница, пусть даже и двоюродная.

Обо всем этом размышлял Долгоруков, когда подкатил к дому № 9. Машины у входа не было. Зато стоял дворник.

– Урицкий давно уехал? – крикнул Алексей.

– Минут пять, – ответил тот, – или четыре. У меня ведь часов нет. Он через Николаевский обычно ездит.

По середине неширокого моста колонной по четыре шел строй матросов. Дощатый настил гудел под их ногами. Матросы шли и пели.

Долгоруков нажимал на клаксон, но матросы не сворачивали. Видели его, заметили и то, что за рулем спортивного авто сидит такой же, как и они, флотский, но не сворачивали. Алексей хотел обогнуть их, но едва не въехал в коляску, которую тащили два серых в яблоках рысака – известная всему городу пара балерины Кшесинской. Теперь в коляске балерины сидела коротко стриженная немолодая женщина в кожаной тужурке и наброшенной на плечи горностаевой горжетке. Дама целовалась взасос с рослым матросом. А те, что шли по мосту, показывали на влюбленных пальцами и кричали:

– Давай, браток, засади ей пару торпед с винтом под корму!.

По Английской набережной автомобиль пронесся как ветер, свернул на Дворцовую площадь, где гуляли люди и цокали копытами крестьянские лошадки извозчиков. Черный крытый автомобиль подкатывал к Невскому проспекту, к угловому зданию, в котором располагался наркомат внутренних дел.

Машина, на которой приехал Урицкий, остановилась у входа. Сначала из авто выскочил водитель и распахнул дверь, помогая начальнику выйти. Долгоруков ускорил движение и тут же увидел юркнувшего в здание Каннегисера. И это было самое непонятное: ведь юнкер уже должен находиться дома. Урицкий держал в руке тяжелый саквояж, он обернулся на подлетевший ко входу открытый автомобиль и только после этого вошел внутрь. Долгоруков выскочил из авто, бросился следом за начальником ЧК, на ходу выхватывая револьвер, рванул дверь на себя и увидел Урицкого, не спеша вышагивающего к лифту. Дверь лифта перед ним распахивал согнувшийся в полупоклоне услужливый швейцар. В стороне стоял бледный юнкер, который, увидев влетевшего в вестибюль наркомата князя, начал доставать из кармана свое оружие. Долгоруков вскинул руку с револьвером и сразу выстрелил. Выстрел прогрохотал оглушительно, эхом отзываясь по всем этажам парадной лестницы. Урицкий, выронив из руки саквояж, рухнул к ногам швейцара. Швейцар согнулся, присел и прикрыл голову руками, ожидая второго выстрела уже в себя. Долгоруков подбежал, схватил сумку и крикнул Каннегисеру.