Елена Богатырёва - Madame. История одинокой мадам

– Сдавай, – говорю я Микки, улыбаясь. – Иркутскую тоже задушили гируды?

– Нет, ее нашли дома с изуродованным лицом – нанесла какую-то ультрасовременную косметическую маску.

– Ну и при чем здесь…

– Она тоже была фотомоделью, – тихо говорит Ники. – Ей сулили блестящую карьеру.

– Это что? Засада? Так, где у нас бармен? – кричит Алка и, размахивая руками, сама вдет к стойке. – Включи-ка, дружок, какую-нибудь забойную музычку. Да погромче! – шепчет она ему в ухо.

– Для тебя, радость моя, могу даже станцевать в набедренной повязке на столе, – томно отвечает ей молодой парень.

Алка смотрит на него оценивающе, даже перегибается слегка через стойку, чтобы разглядеть ту половину его тела, которая за ней скрывается.

– Если это все, на что ты способен, оставь эту забаву Ники. Он и выглядит получше, да и пляшет не от большой радости, а за деньги…

Алка возвращается к нам. В спину ей ударяют оглушительные аккорды. Больше из-за музыки ничего не слышно, но пока Алка болтала с барменом, Микки успела сказать мне:

– Будь осторожна, Мадам. Вдруг это какой-нибудь маньяк? Или кто-то убирает с дороги конкурентов? В нашем деле всякое бывает…

Я смотрю на Ники. И он утвердительно кивает головой. Видно, они с женой уже успели обсудить этот вопрос и пришли к общему мнению.

С картами у меня сегодня не клеится. Ужасно не везет. Я проигрываю всем им по очереди, чего со мной не случалось еще ни разу. Но и их сегодня не радует выигрыш. Настроение облачное. Но, если честно, мрачные мысли уже выветрились из моей головы. Если кому-то приспичило побледнеть за счет пиявок или похорошеть за счет экспериментальной масочки, при чем тут я? Мне нет нужды торчать в косметических салонах, изнурять себя бассейнами, пробежками, тренажерами и прочей мерзостью. Сила Мадам совсем в другом. К тому же природа устроила ее так, что сколько бы пирожков с яблоками она ни съела, ни один не нарушит гармонии ее тела.

Вечером мы с Алкой уезжаем. Я прошу высадить меня подальше от дома, чтобы немного пройтись. Обожаю короткие прогулки перед сном. Идешь и ни о чем не думаешь. Что может быть лучше? Ничего!

У двери меня встречает голодный соседский кот. Мы здороваемся, и я вхожу в пустую квартиру. Мое любимое кресло занято. Там покоится… сценарий, который муж безуспешно пытается заставить меня прочесть. Замечательная мысль – оставить его здесь, чтобы Мадам некуда было деться. Но Мадам не любит таких штучек. Я обхожу кресло стороной и вытягиваюсь на диване. Терпеть не могу насилия. Любое давление порождает у меня желание сбежать, что я и практикую время от времени.

Я закрываю глаза, вспоминая сегодняшний вечер. Представляю полуобнаженную Микки, танцующую у стойки. Они с Ники удивительная парочка. Оба работают в клубе. Их кредо – стриптиз. Микки, нежная и милая в быту, на сцене разыгрывает женщину-вамп, готовую прыгнуть к любому столику и отходить плеткой всех, кто попадется под руку. Микки абсолютно фригидна, но изображает страсть по всем правилам актерского мастерства. Ники же настоящий плейбой. Видели бы вы, как безумствуют женщины во время его выступлений. Просто с ума сходят. Хотя то, каким супергероем он себя изображает и кем на самом деле является, – большая разница.

Ах, Мадам не выносит одиночества. Вот уже битых полчаса я лежу на диване, а Женя еще не вернулся. Нормальные жены в таких случаях волнуются. Только не Мадам. Мадам знает – он вернется. И занят он работой, работой, работой…

Я, видимо, задремала на время, и мне совершенно не хотелось подходить к телефону, когда он вдруг ожил и заголосил. Я решила, что он позвонит-позвонит и перестанет, но кто-то на другом конце провода решил свести меня с ума. Чертыхнувшись, я поднялась и схватила трубку.

– Здравствуй, Мадам, Женя дома?

Дима Лопушинский! Как прав был Женя, когда хотел поставить определитель номера. Даже трубку брать не стала бы, знай я заранее, что это он.

– Здравствуй, Дима! Женя еще не вернулся.

На всякий случай говорю немного хрипло и отрывисто, чтобы дать понять одно из трех: я сплю, я болею, я не испытываю ни малейшего желания говорить с ним или видеть его.

– Снова потерял номер его трубки, – жалуется Лопушинский.

– Ты звонишь так часто, что мог бы уже запомнить…

– Что ты, Мадам! Голова забита совсем другим!

– Записывай…

Только не хватало, чтобы он явился сегодня к нам. Нужно предупредить Женю: пусть не тащит его домой. Как только Дима дает отбой, я набираю номер Жени. Не тут-то было: занято. Видно, Лопушинский нажимает кнопочки телефона быстрее меня. Совершенно невозможный человек!

Часто смотрю на Женю и думаю, как его угораздило связаться с таким типом, как Лопушинский? Нужно видеть их рядом, чтобы оценить разницу. Женя – высокий, атлетического сложения брюнет, с влажными, немного восточными, глазами. Дима – маленький доходяга с пепельной не чесанной месяцами шевелюрой, с прозрачными глазами выжившего из ума ученого. Собственно, казалось бы, что общего?

Но связь между ними была прочная и совершенно не поддающаяся расторжению. Они были знакомы еще до моего появления, и с того времени у Лопушинского образовалась привычка звонить Жене среди ночи или вламываться собственной персоной ни свет ни заря. (После свадьбы Мадам ужасно раздражало, что он не изменил своим привычкам, невзирая на тот факт, что Женя жил теперь у нее, а не у себя!)

Впрочем, я знаю, отчего Женя так носится со своим Лопушинским. Во-первых, у того за плечами два высших образования и аспирантура. Во-вторых, он конструирует парашюты, а у Жени сохранилась нежная привязанность к своей прежней работе. Когда денег у нас стало более чем достаточно, муж вызвал меня в свой кабинет и официальным тоном поинтересовался, не стану ли я возражать, если часть наших денег он будет расходовать на благотворительность. Я тогда, помнится, очень хотела спать, немного удивилась его прихоти, но дала свое согласие, представляя себе благотворительность в виде неких абстрактных отчислений во всевозможные фонды или, скажем, в какие-нибудь конкретные детские дома.

Оказалось, что Женина (а точнее, наша) благотворительность распространялась исключительно на Лопушинского. Тот разрабатывал какой-то новый парашют, а Женя взялся его финансировать. Когда я попыталась вмешаться и выяснить, почему же столь продвинутого изобретателя не финансирует государственная организация, в которой тот работает, Женя объяснил мне, что Лопушинский – гений, идеи его сплошное новаторство, а контора их крайне консервативна. С тех пор (вот уже полтора года) взгляд Лопушинского стал еще более безумным, а наш общий счет уменьшился на сто пятьдесят тысяч долларов. Правда, получив очередную порцию денег, Дима оставлял нас в покое на несколько месяцев.