Елена Ворон - Тайна священного озера

Бензин в бачке вскоре кончился, и я закрутила педали, пыхтя вверх по склону. Кокосовая роща, в которой ставился ночной спектакль с зомби, лежала внизу слева.

Со стороны Томас-Рой-Маунтин производила впечатление кочки-переростка, но на поверку оказалась достойным представителем гористого племени. Восточная часть Гвантигуа на небольших высотах – это влажные тропики, где дожди исправно льют даже в сухой сезон. Поэтому сперва я катила через тропический лес, в котором сыро, душно и сумрачно. Вдоль дороги стеной стоят перевитые лианами пальмы и папоротники, над головой смыкается зеленый шатер, и глазу, в сущности, не на чем остановиться. Редкая удача, если промелькнет яркая, словно из металлической фольги, бабочка, или пролетит, жужжа крылышками, заблудший осколок радуги – крошечная колибри. Основное великолепие тропического леса – наверху, там, где выползают к солнцу светолюбивые орхидеи и где кормятся и гомонят неуемные попугаи и прочие птицы. До меня доносились только их голоса; на глаза не попалось ни одной.

Мрачноватая зеленая сырость уступила место дубам, сливам и ольхе. Здешний дуб кажется надменным аристократом по сравнению с бедным российским родственником. Его цветки похожи на розовые раковины, а желуди плоские, длинные, и лишь их шершавые шапочки как бы заявляют: да, это именно желуди, не сомневайтесь. В таком лесу куда больше света, чем в тропической зоне, и море цветов. Запах от них одуряющий.

Я запарилась, пока добралась до покрывающего вершину горы соснового леса. Ностальгически защемило сердце. Сосны, Карелия… Хвоя южных сосен длинней и мягче, чем у наших, и смолистый дух в лесу крепче. Я упоенно вдыхала его, преодолевая остаток дороги. К слову, сосновые иглы на юге употребляют для упаковки бананов, как в России заворачивают в крапиву сырое мясо.

Усыпанная хвоей грунтовка вывела меня к одноэтажному белому домику. Окна были распахнуты настежь и затянуты зеленой сеткой, словно камуфляжем. Возле дома под широким навесом стоял мотоцикл. Я порадовалась: вдруг удастся выцыганить капельку бензина для каракатицы? Отдуваясь, я слезла с седла, прислонила скутер к дереву и подошла к дому. Прислушалась, стоя на крыльце, и осторожно поскреблась. В доме не отозвались, но за спиной прозвучало неожиданное:

– Здравствуйте, белая леди.

Великолепный английский выговор. Я обернулась. Ах! Меня поразили тонкие, чистые линии юношеского лица. Впрочем… Пожалуй, он старше, чем кажется на первый взгляд; лет тридцать ему есть. Обаятельный симпатяга.

– Вы Джим? – спросила я, глядя в карие глаза, улыбавшиеся из-под козырька форменной зеленой шапочки.

– Он самый. – Джим поставил наземь пустую деревянную клетку, которую держал в руке. На нем была зеленая форма с металлической бляхой на груди; на бляхе значилось «Гвантигуа – Национальный парк». – Чем могу быть полезен?

– Меня зовут Анастази Бернстайн. Я от майора Колорадо.

Джим нахмурился, из глаз исчезли золотистые смешинки.

– Пройдемте в дом, – предложил он сухо, поднялся на крыльцо и распахнул дверь. – Прошу.

В комнате, куда я вошла, стоял круглый стол с плетеными креслами из крашеного тростника. В одном углу находился буфет и холодильник, в другом – телевизор на журнальном столике и магнитофон с рядком кассет. Возле телевизора, на полочке – телефон. Стены комнаты были оклеены фотографиями животных, птиц и растений, и сбоку была еще одна дверь.

– Садитесь, – Джим отодвинул для меня кресло и уселся напротив. – Так чем обязан?

На пластиковой скатерти стоял поднос с шестью бокалами красного стекла, рядом лежала стопка журналов. Я голодными глазами посмотрела на бокалы – после героического взъезда на гору пить хотелось неимоверно – однако Джим то ли не заметил, то ли не пожелал понять мой взгляд. Укорив себя за то, что некстати помянула Колорадо, я решила бить на жалость.

– Видите ли, у меня пропал брат. Два дня… две ночи назад. Вы могли бы помочь. Мне сказали, что вы – последний, кто видел Игоря… – Я сбилась.

На последнего, кто видел человека в живых, неизбежно падает подозрение. Я же не хочу сказать, что Джим как-то замешан в деле.

Он снял свою форменную шапочку – волосы у него оказались густые, светлые, отливающие рыжиной – и положил на стол. Затем, не вставая из кресла, потянулся к холодильнику и достал банку с тоником. Сложный эквилибристический трюк: две ножки у кресла угрожающе приподнялись, и Джим едва не кувырнулся. Он протянул банку мне.

– Расскажите-ка по порядку.

Прихлебывая тоник, я изложила свою историю с заранее продуманными недомолвками. Джим внимательно слушал; поначалу его карие глаза улыбались, но под конец рассказа он глядел довольно хмуро.

– Белый негр? – Он хмыкнул. – Забавно… Однако я его не встречал. Это первое. И второе: вы чего-то не договариваете, и это слишком очевидно.

Я была сражена. Он не разговаривал с Игорем! И вдобавок сходу поймал меня на недомолвках, считай – на лжи.

– Майор Колорадо солгал? – спросила я, рассматривая ногти.

– Не знаю. Вряд ли.

Удивленная, я ждала объяснения загадочного ответа, однако Джим помалкивал, о чем-то размышляя. Не зная, что сказать, я задала посторонний вопрос:

– Почему вы назвали меня белой леди?

Он блеснул зубами в широкой ухмылке.

– На вас никогда не покушался зомби? – Джим вскочил на ноги и загремел: – На языке белых людей приказываю: убей белую женщину!

От радостного облегчения я расхохоталась. Вот кто был мой нежданный спаситель, умчавшийся в ночь на быстром коне.

– Смир-рна! – в восторге, заорала я страшным голосом, удачно копируя папу Леню.

Джим вытаращил глаза, а ведущая во вторую комнату дверь сама собой отворилась. Неужто двери распахиваются от наших воплей? Но нет: к нам шло животное. Размером с большую кошку, коричневое, со светлой мордочкой и обведенными светлой полоской умными глазами, как будто в очках. Стоящий трубой хвост был окольцован черными и коричневыми полосами. Енот коати.

Енот поглядел на нас с подозрительностью и несомненной укоризной. Чего, мол, разорались, дурачки?

– Ах ты, лапочка, – заворковала я – от избытка чувств на родном языке. – Ах ты, красавец…

– Кто вы? – спросил Джим.

– Русская. Я не туристка. Иммигрантка.

Джим закрыл дверь и уселся обратно в кресло. Под сочувственным взглядом его теплых глаз я выложила всю историю заново, без купюр. Коати в это время рыскал по полу, что-то вынюхивая на чисто выметенном линолеуме. Я погладила его по спине, и он стерпел, лишь недоверчиво покосился.

Выслушав мою повесть, Джим поглядел на часы, задумчиво сдвинул брови.

– Пойдемте, Анастази. Не бойтесь, – он обезоруживающе улыбнулся, – я вас в обиду не дам.