Маргарита Макарова - Безупречная смерть. Детектив

– А это из под салатов. Мы в Истре покупаем готовые, – Даша даже не посмотрела в сторону стола.

– Да нет же. Бокалы. Их два. С кем ваша сестра поехала на дачу два дня назад?

Даша посмотрела на бокалы и расплакалась.

– Я не знаю, она ничего мне не сказала. Тут все как было. Ничего не изменилось. Что вы от меня хотите?

– А это что?

Следователь указал на растерзанную игрушку на полу.

– Доберман. А где собака? – ее голос впервые оживился.

– Как так получилось, что собака не залаяла на чужого? – Потапенко и не собирался отвечать на вопросы.

– Не знаю я, не знаю!

Даша устало опустилась на диван.

– Давайте осмотрим тут все до конца, а потом оперативники вас отвезут домой. А погорим, уже потом. Позже.

– Это комната Шевчука, – она махнула головой на дверь, обтянутую черным бархатом. Встала. – Это бывший муж Аньки. Он приезжает иногда. А нам что, мы не против.

Комната была особенной, холодной. Большое окно выходило на север. Огромный, когда-то обеденный стол опять же был завален книгами, вдоль стен были сооружены полки для книг и альбомов.

– Тут все равно никто спать не мог. Холодно.

Свободные участки стен были обклеены картинками из плейбоя вперемежку с классической живописью и иконами. Диван в углу явно использовался как плацдарм для лишних одеял и матрасов.

– И он спит тут? – в голосе Потапенко зазвучали сомнения.

– Редко. Обычно идет спать наверх, в мансарду.

– А что там у вас наверху?

– Там моя комната, в которой я сплю, и танцевальный класс. Анька очень любила танцевать перед зеркалами. Она там себе балетную комнату сделала.

– Что значит сделала?

Девушка медленно поднималась по крутой лестнице на второй этаж. Тут был маленький коридорчик с двумя дверями.

– Вот. Смотрите!

Стену, противоположную двери, занимало большое окно. Оно не было занавешено шторами или ставнями. К двум противоположным стенам были прилажены зеркала. По два на каждой стене, они позволяли рассмотреть себя с ног до головы. В углу, на двух брусках держалось круглое древко от лопаты. По всей видимости, это был балетный станок. Тут же, с потолка, свешивалась синяя боксерская груша. В углу, на полу, валялись красные боксерские перчатки. Они отлично сочетались с красным ковром.

– А это кто дубасит? Бывший муж?

– Мы все понемногу.

Следователь посмотрел на тонкую и хрупкую девичью фигурку и первый раз улыбнулся.

– Вот тут он спит, – она показала на матрас, стоящий в углу комнаты и накрытый голубым покрывалом.

Даша прошла в глубь комнаты к окну. Сверху были видны два соседних участка и проход в лес.

– Да, не рижское взморье, уныло у вас тут как-то, – следователь поправил очки.

– Ну, соседи справа приезжают редко, раза два за лето, вот у них все и заросло. А левые – старики умерли, а парень, он пьет как собака, и сдавал тут прошлым летом дом хачам.

Забора не было и трудно было сказать с уверенностью, где проходили границы. На участке слева возвышались, по меньшей мере, три кучи мусора, не считая то тут, то там валяющихся старых мягких кресел, полусгнивших деревянных столов. Белое пластиковое кресло с одной ножкой, газовая плита послевоенного образца, два холодильника, и большой дырявый диван – вносили элемент исторической музейности в эту выставку хлама под открытым небом.

– У вас всегда все так было запущено? И кто занимался вообще участком?

– Шевчук весной копал. Немного. Картошку сажал. Чеснок и лук зеленый. Как бабушка умерла пять лет назад, так все и накрылось, и клубника, и вообще.

– А участок чей?

– Ничей. Земля и вода принадлежат только небу.

Даша отвернулась от окна и посмотрела на молодого, невысокого и хлипкого следователя. Он разглядывал качающиеся верхушки сосен.

– Да ну?!!! Поэтому люди и убивают друг друга за все это? Может вы не знаете истории?

– А вы знаете! – она фыркнула. – Настоящей истории не знает никто. Как можно знать настоящие причины того, что было тысячи лет назад?

– Я закончил юридический факультет МГУ. Мы изучали.

– А моя сестра просто разговаривала. И знает пять языков как русский.

– Хорошо, давайте закончим осмотр дома. Кстати, меня зовут Сергей Леонидович.

Сергей Леонидович отвернулся, наконец, от окна и пошел в соседнюю комнату. Дашина комната была чуть-чуть меньше танцевального зала и темнее. Тут было совсем пусто. Матрас на ножках с грудой одеял, кресло-качалка, и кресло-кровать. Все тут было в беспорядке. На креслах валялись вещи, брюки и куртки. Книги и журналы были не только на тумбочке, но и на полу и ковре. Смешные фигурки из киндер-сюрпризов попадались прямо под ногами, хотя место им было отведено на подоконнике. Лишь большие репродукции картин Дали вносили ноту порядка и органности в детский кавардак.

– А чашка чья? Это вы пили чай? – Потапенко показал на опрокинутую чашку на тумбе.

– Да не знаю я! Я ничего не знаю, – Дарья заплакала.

– Ну, хорошо. Хорошо, успокойтесь. Я это и без вас выясню. Идите к машинам, вас отвезут домой.

– Ну что тут, ребята? Хоть что-нибудь можно сказать? – Потапенко нацелил свои очки на место возлежания трупа.

У постели колдовал серенький, невзрачный, пухленький и маленький мужеченка. Он обернулся и перестал суетиться.

– Выстрел в упор. Мгновенная смерть, точнее смогу сказать, как всегда, после вскрытия.

– По-моему, – следователь поправил очки, – самое главное тут вскрыто.

– Торопыга ты, очкарик, торопыга…

– А что, Николаевич, а может быть это самоубийство? – Потапенко плюхнулся в кресло у входа. Может мы просто записку не там ищем? Может дома есть записка?

Николаич захихикал старой шутке.

– Ну да. Ну да. Голова лежала на записке. Тело отсутствовало. А если ты серьезно, то оружия-то нет.

– Да, мало ли, унес кто угодно. Тут проходной двор какой-то, свалка, мусорка, помойка какая-то. Ходи и бери что хочешь!

– Да нет же, смотри, на столике перед зеркалом, чашка чая. Печенье лежит. Вазочка с медом. Ну кто будет гурманничать и пить чай с медом, чтоб потом разнести себе пол черепа, или собеседнику.

– Николаич, ты только посмотри, – Потапенко рассматривал фотографии над креслом, – В комнате молодой девки фотки какие-то военного времени, а внизу, ты посмотри, нет, ты только посмотри, откуда это? Глянь, тут на фотке человек тысяча, и все голые. А тут рокерша какая-то, вряд ли наша.

Николаич подошел к креслу и нагнулся, чтобы получше рассмотреть.

– Дурак ты, Потапенко, во-первых, это не фотография, – он отогнул карточку от стены. – Вот смотри, это художественное фото – видишь? – Женевская галерея. Может она была там на выставке этого фотографа. Девка-то – художница. А во-вторых – если бы ты хоть немного умел строить временную цепочку, а не думал бы о… Бабка-то – старая была! Небось, это ее фотографии.