Татьяна Степанова - Призрак Безымянного переулка

Давно они не виделись с Сережкой Мещерским, это правда…

Она вошла в квартиру. Все как прежде и не так. Стены, как обычно, вместо обоев заклеены географическими картами. Но вот местами это не настоящие карты, а все же голландские обои «под старинные карты». Мебели в двух комнатах мало – это как всегда, и она разномастная. Шкафы, набитые книгами и дисками. Пузатый диван. А вот телевизора нет. Вместо него напротив дивана плакат: «Выбрось свой телевизор!»

Зато на столе два ноутбука, гаджеты. И в углу, как всегда, куча туристского снаряжения, хоть на Эверест прямо сейчас отправляйся.

Но нет, и тут перемены.

Экономический кризис больно ударил по туристическому бизнесу. И турфирма Мещерского «Столичный географический клуб», специализирующаяся на экстремальном экотуризме, попала в жестокий шторм. Само то, что в сентябре Мещерский сидит дома на Яузе, а не слоняется где-то с клиентами по Непалу или не ползает с тургруппой по джунглям Папуа, красноречиво говорило: финансы поют романсы.

Но кроме кризиса в бизнесе имелся еще какой-то кризис, и Катя это моментально прочла по осунувшемуся и похудевшему лицу Мещерского. Да она вообще читала Сережку как книгу. Только вот сейчас страницы в этой книге не вызывали веселья.

– Ужин готовишь? – спросила она.

– Я… да… Катя…

– Что? – она смотрела на него.

– Это сон. – Мещерский покачал головой. – Я вот только сейчас подумал – хоть бы кто-то позвонил или пришел.

– Сереж, я…

– И ты пришла.

На кухне что-то противно запищало.

– Что там у тебя? – спросила Катя.

– Мультиварка. Я пасту варю.

– Макароны в мультиварке?

– Ага. У меня томатный соус.

Катя прошла на кухню. Мебель новая, но вид холостяцкий. Сплошной хаос. А на столе – бутылка красного вина, наполовину початая.

Еще не хватало, чтобы Сережка Мещерский пил в одиночку.

Мещерский отключил мультиварку и открыл крышку, оттуда повалил пар. Он выбросил пасту на дуршлаг. И тут же забыл о ней, потому что снова уставился на Катю.

– Мы давно не виделись, – заметила она.

– Много чего произошло.

– Но я так рада.

– И я рад.

Катя села за стол. Впервые, разговаривая с Сережкой Мещерским, она не находила нужных слов. Да, много времени утекло, и не надо делать вид, что они оба не изменились. Много чего произошло, и это отразилось на них.

– Я думала, ты уехал куда-нибудь на День города, а потом вспомнила, что сегодня понедельник. – Катя и сама понимала, что мелет чушь.

Да, сегодня понедельник. А вчера был День города, и лило как из ведра все выходные. Поэтому так сыро.

– Я никуда не ездил. – Мещерский оперся на кухонную стойку. – На Тверской на День города поставили козлы и пороли всех желающих.

Катя молчала.

– Инсталяция такая историческая, перформанс. – Мещерский говорил на полном серьезе. – Поставили козлы и показывали, как раньше пороли. Я вот только не в курсе, чем – розгами, или батогами, или нагайками казачьими. И там каждый желающий мог лечь на эти самые козлы и попробовать себя в качестве поротого гражданина.

Катя молчала.

– Ведь это же надо до такого Москве докатиться! – Мещерский криво усмехнулся. – Перформанс как плод коллективного бессознательного из чрева Министерства культуры – порка всех желающих. Это прелесть, это просто чудо. На следующий День города они сделают другой перформанс – покажут, наверное, как вешали декабристов. А что? Не хило. Виселицу поставят на Тверской и разыграют инсталляцию. Как декабристов вешали, а они падали, веревки обрывались, а некто в золотых эполетах махал белой перчаткой – вешайте, вешайте. Смеху-то будет, радости на День города! Потешат народ в киверах и кокошниках новой забавой.

– Сереженька…

– Катя, я просто не могу, я задыхаюсь… Я тут задыхаюсь!

Он отвернулся. Катя встала, подошла к нему, обняла за плечи.

– Тебе вина налить? – спросил Мещерский.

– Налей.

Красное вино.

Мещерский после бокала смотрел так, словно хотел прожечь в ней дыру.

– Что скажешь?

– Сережа, я…

– Или мы совсем уже долбаные идиоты? Что с нами со всеми стало?!

– Мы не идиоты. Ты-то уж точно не идиот.

Мещерский не отрывал от нее горящего взора.

– Я вас любил, – сказал он.

Катя умолкла.

– Я вас любил… Любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем, но…

– Сереж, мы сейчас поедим твою пасту, может, даже еще выпьем. И я тебе расскажу о деле, которое там, на Таганке.

Он умолк. Отвернулся.

Потом обернулся. Вроде бы снова прежний Сережка Мещерский.

– И что там на Таганке?

– Это ближе к Рогожской. Безымянный переулок.

– Не бывал там.

– И я тоже.

– И что там, в этом Безымянном переулке, стряслось?

– Там наши проводили задержание. А этот тип ударился в бега по крышам и вдруг провалился как сквозь землю. И в результате там наши нашли… могилу.

– Могилу?

– Старую могилу.

– Снова здорово! – Мещерский вылил соус из банки на пасту и разложил все это по тарелкам.

– Полную тайн, – подытожила Катя.

Она не могла видеть его таким… Как бы это слово лучше подобрать… отчаявшимся, что ли… замкнувшимся в своей скорлупе. Она пыталась разбить эту скорлупу. Ну хоть как-то, хоть чем-то!

– Я туда опять поеду, вечером попозже, – сказала она. – Там эксперты. Может, что-то прояснится.

– Тебя, как всегда, гложет профессиональное любопытство?

– Да, Сереженька. Этим только я и спасаюсь, чтобы не задохнуться.

Он заботливо посыпал ей пасту сыром. Потер небритый подбородок.

– На чем ты поедешь?

– Такси вызову. – Катя беспечно тряхнула волосами.

– У меня машина на стоянке, на набережной.

– Ты хочешь поехать со мной?

– Я не могу допустить, чтобы ты ночью ехала одна смотреть какую-то могилу.

Катя подумала – рыцарство у Мещерского в крови. В этом его стержень – он рыцарь.

Но Мещерский тут же добавил:

– Вадька с меня шкуру спустит, если узнает, что я отпустил тебя куда-то ночью, одну, искать каких-то могильных приключений.

Муж – Вадим Кравченко, по домашнему прозвищу Драгоценный, – далеко. А тень его все тут! Рядышком!

Катя не стала спрашивать: он тебе звонит? О чем вы там с ним беседуете?

– Я тебе сейчас расскажу все по порядку. – Она завела свою прежнюю шарманку. – Чтобы ты был в курсе, как и я.

Мещерский пожал плечами. Сначала вяло и равнодушно. Но Катя начала рассказывать про погоню. И как патрульный крикнул из той дыры: тут черепа!

И мало-помалу черный сплин начал развеиваться, как пепел по ветру. Взгляд Мещерского оживился. В глазах снова засверкали знакомые зарницы.

Но Катя знала: с очередной порцией «Я вас любил, любовь еще быть может» она справится.

И сделает все возможное, чтобы ее верный друг не проваливался все глубже в собственную черную дыру отчаяния, одиночества, печали и разочарований. Она ему поможет. Она сделает все, чтобы хоть как-то его излечить.