Юлия Алейникова - Клад последних Романовых

Максим вышел на улицу и остановился, не зная, куда идти. На работу? В ресторан напиться? Позвонить кому-то из друзей, родственников? Единственным человеком, кому он мог бы позвонить в создавшейся ситуации, кто понял бы его и разделил всю боль без остатка, была бабушка. Но она умерла две недели назад.

Воспоминания о бабушке окончательно добили Максима, он вдруг сообразил, что теперь он остался совсем один. Сестра не в счет. Они никогда не были особо близки, а с тех пор как Машка вышла замуж и нарожала детей, она и вовсе отдалилась от них, растворилась в своем Валерике и отпрысках. Оставалась жена. Хорошо хоть у него есть Анюта. Немного взбалмошная, чуточку самовлюбленная, но родная и любимая.

Больше не раздумывая ни минуты, он сел в машину и поехал домой. Он так спешил, проскакивал на мигающие сигналы светофора, подрезал, прыгал из ряда в ряд, занимая себя опасной ездой, чтобы не лезли в голову тоска, боль и страх, что домчался до дома в рекордно короткие сроки.

Хорошо, что Анюта дома. Она теперь вся его семья. Только к ней он мог пойти со своим горем. Она его поддержка, его тыл.

– Аня? – войдя в квартиру, окликнул Максим, и голос его сорвался. Сказать вслух о том, что произошло с родителями, было еще тяжелее, чем об этом молчать. Он вдруг испугался, что не сможет сдержаться и заревет. Как девчонка. А потому он просто молча прошел в комнату. У них с Аней была просторная трехкомнатная квартира в новом элитном доме с видом на Малую Невку, с огромным открытым пространством кухни, столовой, гостиной и панорамным окном во всю стену. Он и родителям предлагал выбраться из старого фонда, переехать в новый современный дом, с охраной, консьержем, видеонаблюдением. Но им категорически не хотелось переезжать. Они любили свою квартиру с просторным восьмиугольным холлом, старинной лепниной, наборным паркетом. Новодел их не привлекал. Так же как и бабушку. А вот послушались бы его, может, были бы живы, с горечью подумал Максим.

Ани в гостиной не было. Неужели на фитнес уехала? Надо было все же позвонить, с запоздалым сожалением подумал он, идя в спальню. И вот тут Максим услышал. И замер в коридоре, борясь с желанием убежать, а потом уверить себя, что ничего не было, просто работал телевизор. Но это был не телевизор. Охала и стонала, повизгивая, именно Аня. Уж ее привычки и интонации он знал хорошо.

Максим сцепил зубы и бешеным ударом кулака распахнул дверь спальни.

Увиденное было хоть и ожидаемо, но от этого не менее отвратительно. Анька, распластавшись на кровати, стонала, вцепившись когтями в мускулистого, коротко стриженного кобеля, наверняка тренера из фитнеса, а может, и нет, сиськи ее тряслись в такт его энергичным, напористым движениям. Шумного вторжения Максима никто из них не заметил, слишком уж увлечены были.

– А-А! Давай! Давай! – зарычала Анька, выгибаясь под своим жеребцом.

Если бы не смерть родителей, Максим повел бы себя иначе. Возможно, досмотрел бы хладнокровно весь акт до конца и лишь потом объявил о своем присутствии. А затем, с возможной изощренностью унизив похотливую тварь, выставил бы ее из дома вместе со стриженым уродом, покидав в чемодан вещички и даже не повысив при этом голоса. Возможно. Но сегодня у него сдали нервы.

Он схватил подвернувшуюся ему под руку вазу, стоявшую на комоде возле двери, тяжелую и дорогую, и что было силы запустил в паскуду.

Таких слов Максим прежде никогда не употреблял, даже мысленно, но сегодня… Анька заорала от испуга, кобель едва не слетел с кровати.

– Блин! – воскликнул заметивший Максима любовничек и, соскочив с развалившейся на кровати Аньки, похватав свои пожитки, метнулся прямо на Максима. От такой прыти и, что уж скрывать, от внушительных габаритов прелюбодея Максим как-то растерялся и дорогу перекрывать ему не стал. Да, впрочем, он Максиму был и не нужен, мордобой его не вдохновлял и в планы его не входил. Не этот мужик его предал, а похотливая, сытая, холеная, блудливая тварь, лежавшая сейчас на их общей кровати. На супружеском, как пишут в книгах, ложе.

Дальнейшее Максим помнил смутно, что и как он делал, и уж вовсе не помнил, что орал в припадке гнева. Кажется, он подскочил к кровати, схватил перепуганную и от этого еще более наглую жену за волосы и голую потащил из комнаты. Анька визжала. Пинала его ногами, что-то кричала. Кажется, что-то оскорбительное. Угрожала. Требовала. Но он молча ее тащил, изредка обзывая какими-то гадкими словами. Так они добрались до прихожей. Затем, крепко держа жену за длинные густые волосы, которые она так холила и которыми так гордилась, распахнул входную дверь и вытолкнул ее на лестницу.

Она стучала кулаками и пятками в дверь, рвалась обратно, грозила устроить скандал, чтобы все соседи увидели. Но Максиму сегодня было наплевать и на соседей, и на скандал. Он схватил что-то с вешалки, рывком распахнул дверь, бросил Аньке в лицо и захлопнул снова. Все. Жены у него тоже больше нет.

Какое-то время Анька еще продолжала колотить в дверь ногами, звонить, орать, но Максим ее уже не слушал. Он достал из бара бутылку коньяка и, не тратя время даром, принялся глушить его прямо из горла. В первый раз в своей жизни. Так безобразно, в одиночку, до полной отключки.

Утро встретило Максима не радостно. Первое, что он ощутил в момент пробуждения, была дикая головная боль. Он застонал, попытался перевернуться и свалился на пол. Откуда? А пес его знает. Во рту было сухо и мерзко, спину ломило, ноги затекли.

Он смутно осознавал, кто он, но это было все, что он осознавал, в остальном его бесценное «Я» окружал полнейший вакуум.

Максим попытался сосредоточиться и получил новый заряд головной боли, в дополнение к беспрестанному сверлящему мозг гулу. Осознав наличие гула, Максим неожиданно понял, что это не просто гул, это вообще не гул. Это звук его мобильника. Это он разбудил Максима и теперь продолжает трезвонить, причиняя ему невыносимую боль.

«Да что б тебя!» – подумал Максим с новой, не свойственной ему прежде развязностью. Первым его порывом было нащупать источник раздражения и вышвырнуть его куда подальше. Но потом что-то разумное, трезвое шевельнулось в нем, и он решил ответить. С трудом нащупав мобильник, он поднес его к уху и еле проскрипел пересохшими губами вялое «алло».

– Максим Сергеевич, добрый день. Это Ирина Григорьевна.

– Кто? – Максим изо всех сил пытался собраться с мыслями.

– Ирина Григорьевна, домработница ваших родителей.

– А… – И тут Максим вспомнил все. Все, что толкнуло его к бутылке, все, что он так страстно пытался вчера забыть. Гибель родителей, предательство Ани. – Я слушаю.

– Максим Сергеевич, вы простите меня, что звоню вам в такое время, – робко проговорила Ирина Григорьевна, – но я подумала, может, вам помощь нужна? Поминки устроить или прибраться? У Арины Николаевны я сегодня все помыла, мне полиция разрешила, я подумала, может, вам что нужно?