Анатолий Безуглов - Черная вдова

- Тоже вполне, - сказал Вербицкий, словно отвечая на невысказанный вопрос Глеба. - Дачи нынче не в моде. - И, покончив с этим, спросил: - Ну, рассказывай, как живешь?

- Спасибо, Николай Николаевич, все нормально. Вы знаете, папа...

- Знаю, знаю, - кивнул Вербицкий, - мне Копылов сказал, что он в Ольховке. У тебя в семье, надеюсь, полный порядок?

- Лично я доволен, - на всякий случай улыбнулся Глеб.

- А жена? Лена, кажется? - подмигнул Николай Николаевич.

- Да, Лена. Вы же знаете, она из Кирьянова. Инженер. А я ввел ее в круг интересных людей. Потом у меня самого есть перспектива. На будущий год защищаюсь.

- Кандидат наук - звучит, - благосклонно кивнул Вербицкий.

- Сто семьдесят в месяц.

- Для твоего возраста весьма и весьма.

- И сразу засяду за докторскую. Мой научный руководитель считает, что материала у меня достаточно.

- А идей? - усмехнулся Николай Николаевич.

- Ну, этого добра больше чем достаточно! - прихвастнул Глеб. Впрочем, так же, как и насчет мнения Старостина о докторской диссертации Ярцева. Но почему бы не покрасоваться перед Вербицким? Для будущего... Ведь если сам себя не похвалишь, от других не дождешься. Скромность, конечно, украшает, но вот помогает ли?

- Что ж, успеха тебе, - пожелал Николай Николаевич. - Голова у тебя на месте, я всегда говорил.

Глеб слышал это впервые, и от слов Вербицкого сладостно защемило в груди. Авось!

- А вы как? - в свою очередь, спросил Глеб. - Татьяна Яковлевна, Вика?

- Мы с Татьяной Яковлевной стареем. Она, как ты, наверное, знаешь, на пенсии. Я, правда, не думаю. Да и не отпустят. Ну а Вику ты увидишь завтра.

- Как? - вырвалось у Глеба.

- Как говорится, не в службу, а в дружбу - сможешь встретить ее? Она едет поездом.

- Конечно! О чем речь! - радостно закивал Ярцев, подумав, что это, вероятно, и есть причина, зачем он понадобился бывшему председателю облисполкома. - Но как же... А Новый год?

- Отпразднуем здесь. Знаешь, Глеб, как она иной раз тоскует по Средневолжску!

- Понятное дело, город детства.

Вербицкий встал, подошел к бару. Фигура Николая Николаевича была довольно смешной: длинное худое тело, узкие плечи и заметно выдающийся живот, обтянутый шерстяным спортивным костюмом с белой полосой вдоль рукавов - мода пятнадцатилетней давности.

Он достал бутылку минеральной воды, открыл и предложил гостю:

- Будешь?

- Полстаканчика, если можно, - сказал Глеб и, приняв тяжелый хрустальный стакан, осторожно поинтересовался: - Вика замужем?

Вербицкий отпил пару глотков воды, вздохнул.

- Я и сам не знаю, - как-то виновато улыбнулся он. - Дочь у нас своеобразный человек. Дитя своего времени. Мы вас плохо понимаем. Короче, увидишь, поговоришь сам. Одно гарантирую - прежнюю Вику ты не узнаешь.

Слова Вербицкого заинтересовали Глеба.

Вика... Виктория... Они учились в одной школе, только Глеб - двумя классами старше. Была худая, угловатая, с прямыми черными волосами. За ее большой рот кто-то назвал девочку Щелкунчиком. Прозвище пристало надолго.

Это теперь Глеб понимал, сколько слез, вероятно, было пролито из-за насмешек сверстников. Но тогда...

Дети жестоки. Не сознавая того, они могут причинять нестерпимую боль и обиду друг другу, которая иной раз не выветривается из души и памяти всю жизнь.

Вику даже не защищало то, что она прекрасно рисовала. Старшеклассники, и те восхищались красочно оформленными стенгазетами, к которым приложила свою руку Вербицкая.

У Глеба с Викой была своя тайна. Когда он учился в десятом классе (она соответственно в восьмом), то получил от дочери предисполкома записку. Невинную по форме, но значительную по смыслу (о, Глеб уже был избалован обожанием девчонок и умел расшифровывать недомолвки!): "Не взялись бы Вы достать пригласительные билеты на концерт учащихся музыкальной школы для меня и моей подруги?"

Во-первых, Вика могла бы обратиться к нему с такой просьбой устно. Во-вторых, билеты не были проблемой. Но главное заключалось в другом. Это была записка к мальчику...

Глеб был избалован, но циником не был. Он передал в запечатанном конверте просимые билеты через посредника, но во время концерта к двум восьмиклассницам не подошел. А сколько было благодарности, призыва и в то же время смущения во взглядах Вербицкой, которые она бросала на него!

К своей чести (а Ярцев ставил себе это в заслугу), он никому никогда не говорил об этом случае. Даже отцу, который более чем прозрачно намекал сыну, что весьма желал бы дружбы между Глебом и дочерью председателя облисполкома. Сиречь, хотел бы видеть ее в своих снохах.

- Папа, - отмахивался Ярцев-младший, - да ты посмотри на нее!

- Что ты понимаешь! У Вики красивые глаза, рот...

- Рот?! - смеялся Глеб. - Ой, умру, ой, держите меня!

Летом, после того концерта, Вербицкие уехали в Москву. С тех пор Глеб не видел Вику. А прошло уже семь лет!

Единственное, что о ней знал Глеб (из разговора отца с Николаем Николаевичем), - Вика училась в художественном институте имени Сурикова в Москве.

- И все-таки в такой праздник уезжать сюда... - Глеб с сомнением покачал головой. - Провинция, она и есть провинция. Тут даже апельсинов или мандаринов не достанешь.

- По мне хоть бы их и век не было, - махнул рукой Николай Николаевич. - Не понимаю, что на них так бросаются? Ну что может быть лучше хорошей антоновки или семиренки! Я всегда говорю: везем за тридевять земель, с другой, можно сказать, стороны земного шара всякие там бананы, манго, папайю! А свое добро - душистое, ароматное и полезное, да-да, в тыщу раз полезнее! - яблоки, груши и другую прелесть собрать и сохранить не можем! Частник предлагает заготовителям почти бесплатно: берите, пользуйтесь! ан нет! Для своего не хватает транспорта, тары и еще черт знает чего! Вот, ей-богу, дай мне ананас, так я откажусь от него в пользу крыжовника! Видя, что Глеб улыбается, Вербицкий прервал свою филиппику. - Ты не согласен?

- Да нет, просто вспомнил... - сказал Ярцев. - Был когда-то такой граф Завадовский, по-моему, в начале прошлого века... Так его сын прямо-таки помешался на ананасах. Потреблял их в несметном количестве. Сырыми, вареными...

- Как вареными? - удивился Вербицкий.

- Более того, их для него даже квасили. В бочках, как капусту... А потом варили из них щи или борщ.

- Нет, ты серьезно? - все еще не верил Николай Николаевич.

- Исторический факт!

- Это же... Это же стоило, наверное, кучу денег!

- Совершенно верно. Сын Завадовского умер чуть ли не в нищете!

- Да, - вздохнул Вербицкий. - Русская натура. - Не остановишь. - Он усмехнулся. - Вот что, Глеб, квашеными ананасами я тебя угостить не могу. А вот ужином...

- Нет-нет, - запротестовал Ярцев. - Спасибо. Я дома...

- Ох уж эта провинциальная скромность, - недовольно заметил Николай Николаевич. - Возьмем что-нибудь легкое, перекусим. От этого не растолстеешь. Понимаешь, не люблю я есть в одиночестве. Ну как?