Анатолий Безуглов - Изувер

"Мораль - это выдумка человека, а не вывод из жизненного опыта".

"Совесть непобедима лишь для слабых духом. Сильные, быстро овладевая ею, подчиняют ее своим целям".

"Коллектив - это сброд, где каждый человек теряет свою индивидуальность".

"Народ - раб, лишь немногие призваны быть господами".

Владимир Георгиевич все больше поражался: откуда у молодого человека такое преувеличенное самомнение? То, что Ветров не считал себя "сбродом", заурядностью, было совершенно явно.

Каждая строка его дневника вопила о том, что именно он, Ветров, - один из "немногих", которые стоят выше других.

"Что это? - думал Гольст. - Больная психика? Бред?" Но на бред писанина Бориса не походила. Ход его мыслей, сами идеи - все отдавало холодной рассудительностью, трезвым, циничным расчетом.

"Времена святош и старинных добродетельных рыцарей миновали давно.

Все, что становится поперек дороги, - буква ли закона, чужая ли воля надо сметать или умело обходить". Тут же Борис делает запись, вероятно, отвечающую его жизненным планам: "Жениться, чтобы сделать карьеру. Сделать карьеру, чтобы иметь независимость и власть. Иметь власть, чтобы иметь деньги". После этого откровения он добавляет по-латыни. "Ум кумо", что означает "любым способом". Владимир Георгиевич уже встречал это изречение: оно было выведено на обложке дневника крупными буквами...

Когда Гольст кончил читать дневник, он подумал: "Неужели все это писал молодой человек, только-только вступающий в жизнь? Ни одной светлой, романтической мысли. Ни единой строки, в которой бы проглядывали возвышенность устремлений, восторженность юности". Владимир Георгиевич словно прикоснулся к чему-то холодному - куску льда, железа... И еще.

От автора дневника веяло опасностью.

Ибо человек, вбивший себе в голову подобные идеи, готов на все. Даже на самое страшное...

Забрезжил рассвет. Голье г уже знал, что он обязан делать по долгу своей службы в самые ближайшие часы.

Бориса Ветрова арестовали около полудня, когда он появился в своей квартире. Ему разрешили сложить в кухне охотничьи доспехи (ружье в чехле, патронташ, сумку с кабаньим окороком - он действительно был на охоте), переодеться.

В машине, которая везла его в следственный изолятор, Ветров сначала возмущался, грозил, что будет жаловаться, но постепенно притих.

На допрос Владимир Георгиевич вызвал его лишь на следующий день, с утра дал ему время поразмыслить, все взвесить. Допрос состоялся в следственном изоляторе и велся с применением магнитофона.

Когда привели Ветрова, Гольст удивился: костюм на нем без единой морщинки, рубашка свежая, словно Борис надел ее только что. Сам он тщательно причесан, умыт. Лишь глаза усталые, но спокойные.

Следователь предъявил ему обвинение в убийстве сестры, матери и отца.

Борис невозмутимо произнес:

- Это ошибка. Я никого не убивал.

- Значит, не признаете себя виновным? - спросил Гольст.

- Не признаю.

Владимира Георгиевича поразило его хладнокровие. Никакой растерянности или замешательства.

- Так кто же, по-вашему, убил Ларису?

- А разве она убита? - вопросом на вопрос ответил Ветров

- Да.

Гольст положил перед Ветровым фотографии, сделанные в погребе быстрицкой дачи, где был обнаружен труп девочки.

Борис посмотрел на них. Лоб его слегка побледнел, рот сжался. Некоторое время он сидел молча. Потом медленно произнес:

- Я так и думал... Это отец...

"Ну и выдержка, - мелькнуло в голове у следователя. - Крепкий орешек.

Такого голыми руками не возьмешь".

- Почему вы так думаете? - спросил Гольст.

- Я говорил раньше... Отец мне намекал... Простите, она, - Борис указал на фотографии, - была зарыта прямо под спальней, под тем местом, где стояла кровать отца?

- Примерно.

- Это все из-за его ритуальности, - вздохнул Борис - Типичный признак.

Шизофрения...

- Александр Карпович был совершенно здоровым человеком, - спокойно сказал следователь.

- Уж этого можете мне не говорить, - усмехнулся допрашиваемый. - Я как-никак врач. Могу разобраться, что к чему.

- Ну, положим, вы еще только студент, - заметил следователь без всяких эмоций. - А если вас действительно интересует мнение авторитетных специалистов - пожалуйста.

Гольст протянул Борису заключение посмертной судебно-психиатрической экспертизы А. К. Ветрова. Тот прочитал его, пожал плечами.

- Но я лично, своими глазами видел выписку из истории болезни. Отец лежал в свердловской больнице. Его признали шизофреником и освободили от армии. Чему же верить? - искренне удивился Ветров.

- Ваш отец тогда симулировал болезнь, - коротко объяснил следователь.

- Но для чего? - вырвалось у Бориса.

- Сейчас мы не будем вдаваться в подробности. Главное уяснили? Не было шизофрении.

- По-моему, все-таки была. Врачи не боги, простые смертные... Эраре гуманум эст. Простите, это по-латыни...

- Я понял. Человеку свойственно ошибаться, - перевел следователь.

Ветров пустился в пространные рассуждения о том, какая сложная и запутанная область медицины - психиатрия. Установить диагноз больному психическим заболеванием иной раз не под силу даже опытнейшему врачу.

- А тем более, когда человека уже нет, - закончил обвиняемый.

"Вступать с ним в спор сейчас, пожалуй, не время", - подумал Владимир Георгиевич.

- Значит, как вы утверждаете, у вас были подозрения, что Лариса убита отцом? - спросил он.

- Да, - ответил Борис.

- Вы делились ими с кем-нибудь?

- С женой.

- А почему ничего не сказали следственным органам?

- Подозрение еще не доказательство. А у меня никаких доказательств не было.

- На чем основывались ваши подозрения?

- На том, как вел себя отец после исчезновения сестры. Однажды у него вырвалось нечаянно, что виноват якобы он. И потом эта навязчивая мысль о самоубийстве... Он был в ужасном состоянии... И в конце концов не выдержал...

- Но родные и знакомые говорят, что у него не было желания уйти из жизни, - возразил Гольст. - Наоборот...

- Интересно, кто мог сказать такую глупость? - усмехнулся Ветров.

- Ваша тетя, Ангелина Карловна, еще близкий друг отца. Да и не только они...

Следователь дал Ветрову ознакомиться с протоколами, в которых указывалось, что Александр Карпович мечтал о благоустройстве дачи, строил планы на будущее.

- Эти люди не знали истинного положения дел. Но я-то сын! Перед ними он мог играть, притворяться. С нами, то есть со мной и с мамой, отец не притворялся.

"Логично объясняет", - отметил про себя Гольст.

- Вы догадывались, куда он мог зарыть труп сестры?

- Догадывался. Вернее, догадка возникла, когда я увидел в погребе, что под спальней родителей, рыхлый песок.

- Сказали кому-нибудь об этом?

- Жене. Ольге.

- И не пытались проверить свою догадку?