Шери Лапенья - Нежеланный гость

Возможно, уже слишком поздно . Какая же она дура. Она не видела дальше своего носа, не знала, о чем он думал. Все эти мысли вихрем пролетели у нее в голове, пока она, покрываясь мурашками, беззащитно стояла перед Генри в своем дорогом неглиже. Стесняясь собственного мужа, она скрестила руки на груди, видневшейся в вырезе ночнушки, который вдруг показался ей непристойным. Что, если он с ней порвал? Мысли неслись, как потерявший управление поезд, мчащийся к катастрофе. Беверли хотелось завернуться в свой плотный махровый халат, но она не могла пошевелиться. Она мешком осела на кровать и, тяжело, прерывисто дыша, спросила:

– Что ты имеешь в виду?

Он вздохнул и с сожалением сказал:

– Беверли, мы уже давно не были счастливы.

Она не знала, что ответить. Конечно, они не были счастливы. Никто из ее друзей не был счастлив – а как может быть иначе с разорительной ипотекой, изматывающей работой, проблемными подростками и стареющими родителями? Учитывая лежащий на их плечах груз забот, в их возрасте счастье казалось утопией. Недоуменно глядя на мужа, она подумала, что тот ведет себя как ребенок. Должно быть, у него что-то вроде кризиса среднего возраста. Капризничает, как балованный малыш, который хочет все время быть счастлив и не понимает, что всегда быть на седьмом небе невозможно. Так не бывает. Генри не из тех мужчин, которые в один прекрасный день понимают, что несчастны, посылают к чертям старую жизнь и делают что хотят. Конечно, нет. Она же не может все бросить и творить что вздумается, лишь бы стать счастливой. Женщины не могут выставлять себя такими идиотками. Общество им не позволит. Зато мужчины так поступают постоянно. Беверли почувствовала, что ожесточилась не только на мужа, но и на весь мир. Почувствовала себя бессильной – да, она гораздо слабее, чем он. Ей никогда не хватало ни эгоизма, ни даже времени, чтобы задуматься о собственном счастье.

Она сидела, глядя на Генри и думая, что чуть было не лишилась всего. Но, может, все-таки еще не слишком поздно. Ему стоит только сказать, что он сморозил глупость, что он, конечно, ее любит и хочет наладить отношения. Что у них просто накипело и он это понимает. Что им обоим пришлось нелегко и нужно помочь друг другу, научиться дорожить браком. И тогда, она уверена, они могли бы снова друг друга полюбить. Она не готова сдаться. Не сейчас. Но, сколько она ни ждала, он все молчал.

– Что значит «ты не был счастлив»? – наконец с напускной сдержанностью спросила Беверли.

Ей хотелось шлепнуть его по губам, как капризного ребенка. Эгоистичный мальчишка. Ей хотелось одернуть его так же, как она одергивала детей, пока они не превратились в своевольных, неуправляемых подростков. Он не отвечал, и она добавила:

– И с чего ты взял, что у тебя больше прав на счастье, чем у всех остальных, – например, у меня, у Тедди и Кейт?

Генри с глухой ненавистью взглянул на жену. Он терпеть не мог, когда она напускала на себя этот высокомерный вид. Прямо-таки настоящая мученица. Она понятия не имеет, как это невыносимо. Неужели он не заслужил пожить в свое удовольствие?

А ведь она и сама несчастна. Только и делает, что жалуется. По крайней мере, так ему кажется. Он виновато подумал, что, возможно, был к ней несправедлив. В своей крошечной ночнушке Беверли выглядела такой ранимой, что ему внезапно стало ее жаль. Но он все равно не мог заставить себя обнять ее и утешить.

Интересно, какой видят его жену другие. Что думают о матери Тед и Кейт? Он ведь и правда не знает. Они жалуются, что мать вечно их пилит, но она явно в них души не чает. Генри знал, что она хорошая мать, но понятия не имел, как на самом деле относятся к ним обоим дети. Чувства подростков были для него загадкой. Генри любил своих детей, но больше не любил их мать, и это все сильно усложняло. Он боялся сделать им больно, навредить.

Он оказался, как говорится, между молотом и наковальней. А теперь они с женой застряли в этом отеле на все выходные. Чем они будут заниматься все это время?

– Я не думаю, что у меня больше прав на счастье, чем у тебя и детей, – сухо сказал он.

Разумеется, проблема не в этом. Как это на нее похоже – вечно она извращает каждое его слово. Он вовсе не считает себя важнее ее и детей. И, по его мнению, она тоже несчастлива. Вся разница между ними в том, что, в отличие от нее, он это видит. А может быть, в том, что он не боится это признать. И готов бороться за свое счастье.

Возможно, к концу выходных все как-то прояснится.

Пятница, 23:30

Гвен понимала, что ведет себя безрассудно, но ей было все равно. На нее что-то нашло, и она не собиралась бороться со своими желаниями. Возможно, «Вдова Клико» ударила ей в голову. Или все дело в его запахе – Дэвид пах дорогим мылом и заграничными костюмами. А ведь он еще к ней даже не прикоснулся.

Дэвид попросил Бредли принести им еще шампанского. Молодой человек подбросил в камин дров и бесшумно закрыл за собой дверь.

– Симпатичный парень, – сказал Дэвид, наполняя бокалы. Она рассмеялась.

Они болтали, уютно устроившись в библиотеке. Гвен нравился его голос, особенно теперь, когда он говорил с ней наедине. Голос Дэвида стал ниже, доверительней и даже как будто более хриплым, и она чувствовала себя желанной. Он говорил вполголоса, придвигаясь все ближе к ней, и она подалась к нему в ответ.

Оба они знали, что произойдет потом.

Когда они пришли к нему – он предложил проводить Гвен до ее номера, но она покачала головой, – Дэвид с мягким щелчком закрыл за ними дверь, и ее охватила сладкая дрожь. Она замерла в темноте, затаив дыхание.

Он завел руки ей за шею, расстегнул замочек и снял с нее колье. Гвен почувствовала себя обнаженной. Она сдавленно вздохнула и застыла в ожидании.

Он аккуратно положил колье – недорогое, из полудрагоценных камней, но красивое – на комод у двери. А потом поцеловал ее.

Поцелуй разбудил в ней что-то, что она слишком долго подавляла, и она поцеловала его в ответ, но не безудержно, а медленно, словно была не уверена, что не совершает ошибку. Дэвид, казалось, все понимал. Он и сам как будто еще сомневался.

Беверли никак не могла заснуть. Вдали от детей ее всегда мучила бессонница, а теперь весь ее мир рушился. К тому же из-за стены – из номера Даны и Мэтью – доносился приглушенный шум спора. Неужели все вокруг несчастны?

Ее раздражало, что Генри так быстро уснул. Лежит себе, похрапывает. Можно подумать, ему на все плевать. Кто знает, что ждет их в будущем. Почему она должна волноваться за них обоих? Вся эмоциональная нагрузка всегда ложилась на нее одну.

Они договорились, что не будут больше обсуждать их брак, пока не наговорили лишнего. Утро вечера мудренее. Возможно, утром они проснутся совсем в другом настроении.