Алистер Маклин - Два дня и три ночи

Милый старый дед Артур! Годы отняли у тебя зрение, но память была все так же хороша! Ты запомнил мой урок почти слово в слово... А может быть, учебный материал оказался хорошо усвоен благодаря дидактическим способностям педагога?

Но Шарлотта смотрела на командира так, словно в рубке, ставшей филиалом музея восковых фигур, появился еще один экспонат. Второй враждебно настроенный марсианин. Наконец она сердито развернулась и, одарив меня уничижительным взглядом, вышла.

– Похоже, адмирал, вы такой же отрицательный тип, как и ваш агент, – резюмировал я.

Она снова появилась в рубке, когда пробило полночь, и снова начала с того, что включила свет. К этому времени она привела себя в порядок, старательно причесалась и переоделась в белое платье из какой-то немнущейся синтетики. Ее лицо уже не было таким раскрасневшимся, припухлости у глаз как будто исчезли. Она одарила меня улыбкой, на которую не получила ответа, и поморщилась, но наверняка не из-за моей суровости – скорее всего, у нее болела спина. Когда волна боли схлынула, Шарлотта вновь предложила мне свою улыбку, и я вновь не воспользовался предложением.

– Полчаса назад, – сказал я весьма суровым тоном, – проплывая мимо маяка, я чуть не разнес его вдребезги. Сейчас я очень надеюсь, что мы плывем чуть севернее ближайшего острова, но вполне возможно, что он – прямо по курсу. Туман сгустился. Я уверен, что в самой глубокой шахте мира видимость не хуже, чем сейчас здесь. Я не слишком опытный капитан, я никогда не был лоцманом, и я не знаю здешних мест. Наши скромные надежды на спасение полностью зависят от надежности моего зрения. За последний час мои глаза уже немного привыкли к темноте. Теперь – все насмарку. Прошу вас выключить свет.

Пусть теперь кто-нибудь скажет, что Кэлверт не джентльмен. Я ведь вполне имел право просто крикнуть: «Выключи свет, дура!»

– О, простите. – Свет погас. – Я не подумала...

– Дело не только в этом. Нам вообще нельзя включать свет. Нигде, даже в вашей каюте. Лох-Гурон – проклятое место, но моря и скал я опасаюсь сегодня меньше всего.

– Простите... простите... И простите за то, что я вам наговорила... Я знаю, я не имею права вас осуждать, тем более не разобравшись и не попытавшись понять... Но и вы поймите... Я была в шоке. Я видела, как убивают людей... Я всегда думала, что можно убить только в гневе, в истерике, а это... Это была, скорее, какая-то экзекуция. Да, сэр Артур, мне понятна ваша позиция – убить, чтобы не быть убитым. Но ведь в тот момент вы уже ничем не рисковали... Вы сделали это так, словно в этом нет ничего особенного...

Ее голос дрожал, затихая, наконец она умолкла.

– Я должен помочь вам и вывести вас из заблуждения, моя дорогая, – взял слово дед Артур. – Кэлверт убил сегодня не двоих, а троих бандитов. Третий был уничтожен еще до вашего появления здесь. И все же Филипп Кэлверт не убийца. У него действительно не было выбора. Вот вы говорите, что он стрелял хладнокровно, не заботясь ни о чем. И во многом вы правы. Если бы он не умел выработать в себе правильное отношение к происходящему, он бы, наверное, сошел с ума. И все же эти убийства для него совсем не пустяк. Ведь он выполняет свою работу не ради денег. У него достаточно скромное жалование. – Дед Артур не споткнулся на этой фразе, но выразительно посмотрел на меня, давая таким образом понять, что она предназначена исключительно ушам Шарлотты. – Он делает это также не из любви к острым ощущениям. Насколько я знаю, гораздо большее удовольствие он получает, занимаясь музыкой, астрономией, философией. Но Кэлверт принадлежит к той категории людей, которые очень точно чувствуют, где именно проходит границ между белым и черным, между правдой и ложью, между разрешенным и недозволенным. И когда эта граница по каким-либо причина стирается и зло угрожает добру и справедливости, Кэлверт видит свою цель в том, чтобы поставить все с головы на ноги. А эта цель, с его точки зрения, оправдывает и очень сильные средства. И я вполне солидарен с его точкой зрения, дорогая Шарлотта...

Нельзя сказать, чтобы я был в восторге от командирских дефиниций.

– Вы забыли добавить, адмирал, что я – лучший друг детей и всегда помогаю старушкам переходить дорогу.

– Простите, Кэлверт, может быть этот монолог вам не слишком приятен, но я должен был все это сказать. Если Шарлотта сочла возможным прийти сюда, чтобы просить у нас прощения, я считаю, что мы, со своей стороны, должны помочь ей понять нас.

– Я думаю, она пришла не только за этим, – сказал я, иронически поглядывая на Шарлотту. – Ее привело женское любопытство. Наверняка наша гостья хочет знать, куда мы направляемся...

– Я могу закурить? – спросила она.

– Только не зажигайте спички у меня перед глазами.

– Я знаю, куда мы плывем, – продолжала она, закурив. – Лох-Гурон, вы ведь сами сказали. Но меня действительно интересует в этой истории очень многое. Я хочу знать, что означают все эти страшные тайны, эти страшные люди на борту «Шангри-Ла». Какие веские причины могут оправдать гибель трех человек за один сегодняшний вечер? А вы? Кто вы, в конце концов, такие? Я ведь уверена, что вы, сэр Артур, не имеете никакого отношения к ЮНЕСКО. Объясните мне все. Я имею право знать, что происходит.

– Лучше не отвечать, – посоветовал я.

– А почему бы и нет? – запротестовал дед Артур. – Мы все в одной лодке, в прямом и переносном смысле, хотим мы этого или нет. С этой точки зрения Шарлотта действительно имеет право знать все. Кроме того, в любом случае вся история через нисколько дней перестанет быть тайной.

– В отношении Макдональда вы вели себя иначе, адмирал. Вы пугали его самыми неприятными последствиями, если он нарушит государственную тайну.

– Да, действительно, с ним это имело смысл. Он бы мог все испортить, если бы стал рассказывать направо и налево о своих подвигах, в то время как миссис Ставр... я хотел сказать – Шарлотта, не может так поступить. Я абсолютно в этом уверен. Шарлотта моя старая знакомая, и я доверяю ей, Кэлверт. Она должна знать все.

– Я тоже доверяю мадам Шарлотте. Но один мой знакомый адмирал любит повторять такую фразу: «Никогда, никогда, сколько хотите раз никогда не рассказывайте никому ничего, если в этом не крайней необходимости». Сейчас такой необходимости нет, и я бы прислушался к совету адмирала.

Дед Артур зажег одну из своих жутких сигар и, совершенно проигнорировав мои слова, готовился произнести монолог. Сейчас его не интересовали высказывания какого-то адмирала, даже если тот носил фамилию Арнфорд-Джейсон.

– Речь идет, дорогая Шарлотта, – начал он, – об исчезновении кораблей. Точнее, пяти кораблей. Не считая определенного числа небольших суденышек.