Анна Малышева - Тамбур

* * *

Сергей Семенихин выглядел типичной серой мышью, конторской крысой — да и вообще на ум сразу приходило сравнение с грызунами. Заостренное серое лицо, красноватый от хронической простуды кончик носа, приличный, но недорогой костюм, который плохо на нем сидел и наводил на мысли о распродажах. Старательная, усталая и безупречно порядочная трудовая единица, в каких всегда будет нужда и которые всегда боятся потерять работу. Голубкин опустился на стул и, протянув руку через столик, обменялся рукопожатием.

— Что ж, времени мало, — энергично начал он. — Но полчаса-то есть?

Сергей робко кивнул. Он впервые в жизни сталкивался с представителями закона и теперь сам не понимал — какай муха его укусила? Зачем он позвонил?

Вчера весь день мучился, терзая в кармане бумажку с номером, который ему дала мать той девочки. И все отчетливее понимал, что позвонит. Он просто не мог не позвонить, особенно когда перед ним, как наяву, вставало лицо того парня перед освещенной витриной ночного магазина. Красивое, юное, но — мертвенно-бледное, с расширенными от ужаса синими глазами, с перекошенным на сторону ртом. И его поза — как перед расстрелом. И взгляд, ужасающий, и одновременно — молящий о чем-то. Во взгляде было все дело — ни в чем ином. И даже кровь, которую Сергей после заметил на его руке, не напугала его так же сильно.

Это был взгляд убийцы или сумасшедшего, а может, одновременно и того и другого.

Все это он по мере сил и постарался объяснить следователю. Тот слушал его очень внимательно, и это ободряло Сергея.

— А в воскресенье я услышал от продавщицы, у которой парень покупал коньяк, что случилось убийство.

Про кровь она не помнила. Не заметила, наверное. Мне удалось узнать адрес и потом войти в подъезд. Не понимаю, зачем это сделал…

— Вы все правильно сделали, — заметил Голубкин, который, к стыду своему, уминал уже третий пирожок.

Если бы его видела жена… Она бы все ему сказала — и про низкопробные кафе, где он любил назначать свидания со свидетелями, и про его неумеренный аппетит, и про лишний вес… — А потом бы еще добавила про Третьяковскую галерею, где дочка не бывала ни разу, а ведь это же стыд и позор — они коренные москвичи!

— Там я встретил девочку, — робко продолжал Сергей. — Она живет в одном тамбуре с этим парнем и с тем, кого он убил. Та сказала, что парень убил своего соседа и теперь… Потом ко мне вышла ее мать №дала ваш телефон. И я решил позвонить, хотя это меня никак не касается. — Мужчина покачал головой. — Простите, но я никак не могу выкинуть его из головы. И работы по горло, и жена больна, и детей почти не вижу… А все равно думаю о нем.

— Во сколько вы его видели?

— Около полуночи.

— А точнее? — Голубкин подался вперед. Эта деталь его очень заинтересовала. Ведь было уже точно доказано, что Исаев перерезал себе вены около трех часов ночи, уже в пятницу. Врачи допускали временное расхождение в полчаса — не больше. Около полуночи у него рука была в крови — а спрашивается, в чьей?

Эксперты, обследовавшие тело Боровина, называли время смерти от 23.00 в четверг до 1.00 в пятницу. При этом учитывалось, что труп был обнаружен Татьяной Кривенко у батареи, так что могла быть допущена небольшая погрешность. Однако, как ни крути, а кровь, которую незадолго до полуночи этот мышеобразный свидетель видел на руке у Дани, могла принадлежать только Боровину. Которого, как тот сам признался, парень и убил. Свидетель оказался куда более ценным, чем ожидал Голубкин.

— Точнее? — Сергей сильно волновался, сидел как на иголках. Он ничего не ел, заказал только скверный чай из пакетика, да и к нему не притронулся. — Наверное, было совсем поздно… Полночь, скорее всего. Я часто возвращаюсь поздно…

Он нервно теребил кончик дешевого синего галстука.

— И вы можете дать письменные показания, что у парня рука была в крови? — Голубкин проглотил последний кусок пирожка и едва не подавился. — Именно в это время? В том месте? И он выглядел именно так, как вы говорите — в деловом костюме?

— Да-да, — нервно кивнул Сергей. Ему все больше не нравилось, что он ввязался в это дело. Знала бы жена! Алена все еще лежала в постели, даже фильмы не хотела смотреть. Порою человек настолько устает, что ему даже отдыхать лень…

— А вы опознаете его?

— Парня этого? — Сергей судорожно оттянул запястье и взглянул на часы. — Да. Мне пора на работу.

Простите!

— Поехали, — Голубкин решительно встал и отшвырнул ногой легкий пластиковый стульчик. — Вы его опознаете, а потом подпишете показания.

— Но я… Меня уволят!

Следователь решительно гарантировал, что ничего подобного не случится. Напротив — после того, как он покажет начальству бумаги, из которых будет следовать, что Семенихин оказал большую помощь в раскрытии дела об убийстве, его авторитет на работе сильно возрастет. Говоря это, Голубкин несколько посмеивался. Да и Сергей не слишком верил его утешительным речам — он проклинал себя за то, что все-таки решился позвонить Разве этого он добивался? Половина рабочего дня — псу под хвост! Алена с ума сойдет, когда у знает. А потом . Какое ему дело до этого парня?!

И все-таки он поехал. Сергей совершенно не умел возражать, особенно тем людям, которые стояли выше его на социальной лестнице. А таковыми он считал практически всех.

— Господи, — Галина стиснула виски руками, глядя на истошно звонящий телефон. — Еще одна ночь, еще одна каторга! Вот не возьму трубку и все!

Однако взяла и сказала привычные фразы, и дала пару советов — все, как во сне. Илья вернулся, и они все делали вид, будто ничего не случилось. Однако о том, что у него есть другая женщина, все-таки упомянули.

Это было сегодня вечером, перед ее отъездом на работу. Юлия накрыла стол, но уже без особого старания. Спасать, по ее мнению, было нечего. Илья поел и даже поблагодарил. Потом она наскоро перемывала посуду, каждый миг ожидая, что муж поднимется из-за стола и уйдет. Но тот сидел, хотя чай был давно выпит. Он заговорил первым. Сказал ей в спину (Юлия упорно не оборачивалась), что любой человек имеет право на нервный срыв. Ей ли не знать? Вот и у него срыв. Да, есть другая.

Юлия сжала зубы и с особенной тщательностью вымыла последнюю тарелку. Протерла раковину, закрыла дверцы кухонного шкафа и наконец обернулась. Она сама поражалась тому, как холодно приняла это признание.

— Есть — ну и хорошо, — спокойно сказала она, глядя не на мужа, а в темное окно. — Поздравляю.

— Тебе все равно?

— Почти.

Тут она солгала. Ей было уже СОВСЕМ все равно.

За последние дни она так устала думать о том, как спасти семью, что все чувства атрофировались. Как ни странно, на работе ей это даже помогало. Чем меньше думаешь о себе, тем больше — о других.